Когда пришли к ней, то про учебник вспомнили в последнюю очередь. Отклонившись от учебных тем, общение пошло немного по другому руслу. В самый разгар в дверь позвонили. Раз, другой, третий — длинные, требовательные звонки.
Рита быстро оделась и пошла открывать. Но не открыла. Вернувшись в спальню, сказала озадаченно, что увидела в глазок Катю, и передумала:
— Мы с ней поссоримся, если она увидит тебя здесь. Ты не представляешь, как она ревнует.
Через несколько дней Катя уехала.
«Может, увидела, как я выходил, или входил в подъезд?» — гадал Андрей.
Любовных свиданий с Ритой больше не было, — она встречалась с парнем, за которого собиралась выйти замуж. Говорила, что переписывается с Катей, иногда созванивается.
— Андрюша! Скажи, что у тебя с ней ничего не было, — Катин голос вывел его из задумчивости; как странно, что она тоже сейчас об этом подумала. — Скажи, и мы забудем навсегда эту историю!
Он посмотрел ей в глаза и произнёс то, что она просила. Она ответила ему долгим молчанием.
У неё дома, на кухне, он пил чай. Она играла на гитаре. Её песни, это гипнотическое капание прозрачных звуков, плыли в ночной тишине, кружились в отсветах свечи, которые, играя, замирали в складках шелковых занавесок. Катя воплощала в звуках разряды сексуального электричества, казалось, играют струны её загадочной и замкнутой души. Сигаретный дым вился вокруг свечного пламени, сливаясь с золотистыми лучиками.
Тихо, а то ночь услышит,
Мелко звездами звеня.
Месяц в небе робко дышит,
Нежно смотрит на меня.
Он парит на небе черном,
И робеет, и молчит,
Словно выдуманный кем-то,
Только он один не спит.
Под прозрачным покрывалом
Растворяется земля,
Нежным, тонким и воздушным,
Сотканным из серебра.
Разбегаясь по пригоркам,
Рассыпается росой,
Сон один бредет тихонько,
По земле идет босой.
И над лесом, и над морем,
Над высокою горой
Он бредет, бредет в потемках
И зовет меня с собой.
Ну, а ночь за нами следом
Все спешит, куда?
Дребезжит прозрачным светом,
Тихо ждет утра.
Воздух качался на золотистых подвесках. Недопитая чашка кофе стояла на столе. В пепельнице лежала истлевшая сигарета. Время в Катиной вселенной текло в особенном ритме, тяжелой, тихо-спящей волной. А её волшебный взгляд порой значил больше, чем звуки её неземного голоса. Так же, как и голос, он подчинял себе своим таинственным магнетизмом.
Тихо скрипнула входная дверь. В прихожей раздались голоса, чей-то приглушенный смех.
— Это папусик. Он посидит немного и уйдет, — предупреждающе сказала Катя.
Все вместе прошли в большую комнату. Сергей Владимирович был не один. Его друг, сорокалетний, круглолицый, усатый, с большим разбойничьим носом, представился Василием. Поздоровавшись с ним, Катя извинилась, что так поспешно уехала из Москвы, никого не предупредив, но «так было надо».
— Да, конечно, — ответил Василий тоном глубокого понимания и посмотрел на Андрея со значением. — Когда меняют решения на полпути, то делают это без предупреждения.
Сергей Владимирович сообщил, что «сегодня мы гуляем», скомандовал Кате, чтобы она «сообразила какую-нибудь закуску», и принялся устанавливать в центре комнаты раздвижной стол. Потом отправился на кухню сам — видимо, знал, как она «соображает закуску».
Когда зазвенели столовые приборы, на столе, сервированном на четверых, стояли блюда с салатами, мясное ассорти, рыбные консервы, привезенные с Дальнего Востока, и красная икра. Была бутылка водки и шампанское.
— В хорошей компании небогатый стол кажется изысканным, а в окружении нелюдей нежное мясо превращается в сено, — поднял Сергей Владимирович первый тост. — Сегодня у нас дома и компания хорошая, все свои, и стол небедный. Выпьем за то, чтобы так было всегда.
Василий сообщил Кате, что его старший сын ходил на концерт известной рок-группы.
— Пришлось ему идти — чтоб не пропал твой билет. Ему понравилось. Теперь он целыми днями слушает только эту группу.
В ответ Катя сказала, что ничуть не сожалеет о своем поспешном отъезде, ведь
— …у некоторых наших поступков тот же вид, то же лицо, что и у нас, они наши дети. Иные вовсе на нас не похожи. Как негритята, прижитые во время сна.
И выпила шампанского.
Сергей Владимирович заговорил о морских путешествиях. Хождение под парусом было его хобби, его подлинной страстью. Его лицо, будь оно зеркалом, отражало бы лишь небеса, тихоокеанских чаек да созвездия Старого и Нового света.
— … мы были уверены, что возьмём кубок этой регаты. Почти вровень с нами шла «Надежда». Команда зеленых юнцов на ней выбивалась из сил. Мы наблюдали за тем, сколько лишних движений они делают. Отвязывают брасы, привязывают обратно, путаются в концах, в страховочных линях… Кто-то говорил, что не бывает КПД ниже, чем у паровоза. Скажу прямо: еще как бывает! То, что доставалось им с таким трудом, мы делали в лёгкую. Вот что значит опыт.
— Кто же пришел первым в этой регате, соревновании между упорной молодостью и опытной старостью?
— «Катрин», кто ж еще?
— Ваша яхта называется «Катрин»? — спросил Андрей.
— Папусик назвал яхту в честь меня, — гордо ответила Катя, передавая Андрею намазанный ею бутерброд.
Разливая водку, Василий обратился к Андрею:
— С Третьяковыми все ясно: отец носится по разноцветным морям, словно дельфин; дочь гастролирует по стране, срывает встречи и договоренности, а ты у нас чем занимаешься?
— На фирме работаю, — ответил Андрей, подхватив ложкой икринки, упавшие с бутерброда на скатерть. — Продажа фармацевтической продукции.
Василий, кажется, был чем-то удивлен.
— Да ну! — сказал он, подливая Кате шампанского. — А давно ты там работаешь?
— Только устраиваюсь. Недавно уволился из судебно-медицинской экспертизы. Там я проработал шесть с половиной лет.
Андрей посмотрел на Сергея Владимировича, придерживая возле рта рюмку, не скажет ли он что-нибудь, но тот слегка повел плечами, мол, что тут говорить, и выпил. Все выпили.
— А почему ушел? — спросил Сергей Владимирович заинтересованно. — Хорошая работа. Слышал, платят там неплохо.
— Надоела трупная романтика. Всё это пустое. Когда учился, эта работа меня спасала. Теперь хочу заняться бизнесом.
— Почему же? Доктор холодного тела — тоже неплохая специальность, — заметил Василий. — Была, наверное, какая-то причина уйти оттуда, какой-то мотив.
Андрей вопросительно посмотрел на него, и Василий сказал, будто спохватившись:
— Я просто спрашиваю, мне интересно, как это бывает у людей. Я, например, после Афгана служил на Дальнем Востоке, потом уволился, обосновался в Москве. Торгую медицинским оборудованием. Каждый мой жизненный период резко отличается от предыдущего. Можно сказать, сейчас я проживаю третью жизнь. И мне интересно, как ты, вот, например, пришел к этому необоримому решению — изменить свою жизнь, перейти на другой уровень.
— На последнем дежурстве вскрывали одного известного человека. Это было ночью, все шло с подачи начальника СМЭ. А знаменитости у нас проходят через руки заведующего, есть такой Фурман, интриган и талмудист. Хорошего человека на «Фу» не назовут. Вот он на нас и залупился, что не поставили его в известность, чтоб он хотя бы свою закорючку нарисовал на акте вскрытия.
— Странно, зачем ему это? — поинтересовался Василий.
— Есть у него страстишка, любит в компании ввернуть для поддержания разговора, — мол, да, это я вскрывал господина N, все думают, что его задушили, а на самом деле он был удавлен.
Сергей Владимирович немного подался вперед. Его оловянные глаза вдруг странно заблестели.