— И что?
— А то, что Венк к тому времени уже был разбит. «Последняя надежда фюрера» развеялась как мираж.
Пламик хмыкает:
— Да… не знал… А у нас тут, ты прав, действительно… похоже на бункер. Вот, кстати, и фюрер тебя зовет.
Я уже и сам вижу, что от столика у стены, от панно, изображающего встречу землян с арконцами, меня величаво поманивает пальцами Лорд.
— Приветствую вас, Илия, — говорит он. — Минуточка для меня найдется? — И тут же, не дожидаясь ответа, поворачивает лицо несколько вбок. — Бэрримор, друг мой, я вдруг сообразил, что оставил вчера в конференц-зале папку номер четыре. Не могли бы вы ее принести? Номер четыре… Мне эти документы потребуются.
Питер Бэрмор, до этого равнодушно пережевывавший салат, поднимается и, ни слова не говоря, выходит из зала. Ни для кого не тайна, что он вовсе не секретарь, как сказано в списочном официальном листе, а исполняет при Лорде совсем иные функции. И подлинная фамилия его вовсе не Бэрмор, и звание у него — майор, как мне однажды намекнул Лавенков. А Бэрримор он у нас потому, что Лорд — это действительно лорд, и обращаться к нему следует «сэр Генри». Сам он вовсе не настаивает на этом, но не выговаривать же каждый раз «мистер Стемплтон-Нортумберленд Седьмой», язык поломаешь, хотя по-английски это, конечно, короче.
— Садитесь, садитесь, — он помогает мне поставить поднос. — Что это у вас?
— Овсянка, сэр Генри, — не удержавшись, отвечаю я.
— Какая же это овсянка? Это бифштекс…
Лорд милостиво улыбается. Он ценит шутку. Он — само обаяние, что, в общем, понятно: обаяние сэра Генри — его основной капитал. И уже в который раз я поражаюсь этому удивительному феномену, его иначе как мистикой не объяснишь. Внешне Лорд — вылитый неандерталец: низкий лоб, мохнатые надбровные дуги, челюсть — толстым ковшом, чуть ли не вполовину лица, фигура как шкаф, воплощенная звериная мощь: медведя сожмет — у того ребра треснут. Вместе с тем минуту с ним пообщаешься, и он уже — лучший твой друг. Фантастическая доброжелательность. Начинаешь ему доверять больше, чем самому себе. Впечатление чуть портит лишь чрезмерно крупный зубной оскал, из-за чего губы, вывернутые вперед, не прикрывают его до конца. И мне иногда — в минуту отрезвления — кажется, что этими своими зубами Лорд перегрыз не одного опасного конкурента. Закон бюрократических джунглей: не загрызешь ты — загрызут тебя. Успешность административной карьеры зависит прежде всего от умения загрызть каждого, кто заслоняет тебе путь наверх.
— Вот что я хочу вам сказать, Илия. Только что состоялось заседание нашего Комитета, и решено было в расписании переговоров ничего не менять. Несмотря на прискорбный… м-м-м… инцидент… ваша группа, как и намечено, проведет сегодняшний раунд. Пусть даже в неполном составе. Надеюсь, вы не будет возражать, Илия?
Он называет меня Илия, с ударением на последнем слоге, был такой жестокий ветхозаветный пророк. Тоже — своеобразный юмор. А под инцидентом он, конечно, подразумевает исчезновение Юсефа.
Я поражен этим неожиданным сообщением. Последние два дня ходили упорные слухи, что нашу группу в лучшем случае тихо расформируют, разбросают по другим экспертным сообществам, в худшем же — всех четверых отстранят от переговоров: мы ныне под подозрением, нас нельзя допускать в святая святых.
Лорд, впрочем, видя мое недоумение, поясняет, что нам просто исключительно повезло. Во-первых, треть членов Административного комитета из-за надвигающегося самума застряла в Аммане, кворума не собрать, неизвестно, когда они сюда доберутся. А во-вторых, из дежурной группы экспертов, которая могла бы нас заменить, выбыли сразу два человека: Гомар, этнопсихолог, утром неожиданно грохнулся в обморок, едва откачали, сейчас находится в медотсеке, а Ида Страймер, профессиональный переговорщик, в обморок, правда, не грохнулась, но засыпает каждые полчаса, отключается на две-три минуты, никакими силами ее не разбудить.
— И вообще, — говорит Лорд, — если мистер Халид внезапно исчез, то почему мы должны подозревать всех остальных? Вы ведь ничего не знали о его замыслах? Нет? Я так и думал. Вот, пожалуйста, и придерживайтесь этой версии.
— Это не версия, — отвечаю я. — Это именно так и есть.
— Значит, договорились…
Лорд чуть заметно кивает. И тут я чувствую, что мой мозг как бы обволакивает некий теплый туман, некая субстанция, почти не обладающая материальностью. Она без усилий проникает в мое сознание и пропитывает его, как вода рыхлую ткань. Продолжается это чуть больше секунды, но это, видимо, самая опасная секунда в моей жизни. Я как бы повисаю на тоненьком волоске, который натягивается, дрожит, и кажется, что вот-вот звонко лопнет. Мне, однако, везет: в беседу нашу внезапно вклинивается телефон и вырисовывается на экране его вопросительный знак. Я извиняюсь перед сэром Генри (лордом Стемплтон-Нортумберлендом Седьмым) и отправляю в ответ знак восклицательный. Тут же на экране всплывают — без слов — два вопроса. Я, в свою очередь, тоже отправляю вопрос и через мгновение получаю ответ: «три — ноль».