И все же чувствуется, что кабинет этот пропитан властью. Воздух здесь будто из электричества: вот-вот засверкают по всей шири его обжигающие, мелкие искры. Андрон, как и многие, знает, что это не простой кабинет. Именно сюда спускается президент, чтобы в тесном кругу, где можно разговаривать откровенно, обсудить назревшие стратегические вопросы. По слухам, именно здесь в напряженные дни присоединения Крыма, когда в Черное море выдвинулся для демонстрации силы американский военный эсминец, один из новейших имеющихся на вооружении США, обсуждался тяжелый вопрос: насколько далеко мы можем зайти в ответных действиях? Вот когда действительно полыхали электрические разряды. Вот когда жутковатый, сухой треск заглушал голоса. Мы не нападаем, мы защищаемся, сказал тогда президент. Он тер серые щеки, в складках отливающие желтизной. Набрякли под глазами мешки. В четыре часа утра вопрос был решен. Через сутки российский бомбардировщик СУ-24М имитировал на эсминец боевую атаку, одновременно вырубив на подлете всю корабельную электронику, после чего тот, ковыляя, покинул Черное море.
— Так в чем все-таки состоит главная трудность? — негромко спрашивает Скелетон.
Отвечать надо сразу, кратко и четко. Раздумья и длинные объяснения воспринимаются им как признак некомпетентности. Оргвыводы могут последовать незамедлительно. Никто не умеет так быстро и беспощадно избавляться от ненужных людей, как этот немногословный и очень сдержанный человек. Поэтому Андрон одним абзацем формулирует мысль: главная трудность переговоров заключается в том, что арконцы ни под каким видом не передадут нам своих технологий: разрыв знаний слишком велик, есть риск, что посыпятся целые секторы мировой экономики, мы просто не сможем выкарабкаться из-под обломков.
— А что там наш российский эксперт? — спрашивает Скелетон. — Он реально осознает, какая задача поставлена перед ним?
В руках у него появляется карандаш, и Скелетон начинает его тупым, круглым концом постукивать по полированной деревянной поверхности. Согласно «табличке жестов», которую Андрон недавно купил, это и не хорошо, и не плохо. Это просто состояние неопределенности. Постукивание означает, что Скелетон еще не пришел к какому-либо решению.
Если только табличка не врет.
— Профессор Коврин… Это ведь вы его рекомендовали.
В том смысле, что ответственность за рекомендацию несет тоже он.
Андрон опять очень коротко объясняет, что контроль над переговорами, в частности над каждой группой экспертов, с самого начала организован был таким образом, что никакую информацию, полученную от арконцев, скрыть невозможно. ДЕКОН за этим строго следит. Фиксируется каждый взгляд, каждое слово, протоколы тут же выкладываются в рабочую сеть Центра и непрерывно, в режиме онлайн, анализируются экспертным сообществом.
— Мы можем лишь по-своему интерпретировать то, что известно всем, — заключает он. — Аналогичным образом действуют и другие группы экспертов. Однако даже эту нашу собственную интерпретацию мы обязаны зарегистрировать в протоколе. Либо — держать ее при себе. Технической возможности передать информацию вне официальных каналов у нас нет.
Андрон недоумевает. Все это должно быть Скелетону известно не хуже, чем ему самому. Протоколы переговоров Скелетон, разумеется, не читает, но референты, несомненно, представляют ему соответствующие конспективные изложения. И со спецслужбами он данный вопрос, вероятно, уже не раз обсуждал. Так в чем же дело? Стоило ли ради этого его вызывать? Стоило ли десять часов лететь в самолете, чтобы на банальный вопрос дать такой же банальный ответ?
Между тем Скелетон костяными пальцами перехватывает карандаш и направляет его острие вперед.
Такой жест требует повышенного внимания.
Если опять-таки табличка не врет. Скелетону в ней уделено двадцать шесть строк. Президенту, кстати, немногим больше — тридцать одна. Не случайно шепчутся в кулуарах, что правит у нас не президент, а именно Скелетон. Президент соглашается с ним в восьми случаях из десяти.
Итак — Скелетон.
— Задача наших экспертов, — скрипучим голосом поясняет он, — заключается не только лишь в том, чтобы отстаивать на переговорах интересы всего человечества, чему мы, разумеется, будем неукоснительно следовать, но еще и в том, чтобы по мере возможностей отстаивать национальные интересы России. Мы не можем позволить, чтобы стратегические инновации, которые способны изменить весь облик Земли, присвоила и использовала какая-то одна из держав. Вам это понятно?