Само совершенство: от золотоволосой макушки — до носков черных байкерских «казаков»!
Заметив девушку, он повернулся к ней.
— Мне очень нравится вот эта, где солнце скрывается за собором. Солнце написано так, что, кажется, ощущаешь его тепло.
Саншайн просияла: какой художник не тает от счастья, когда хвалят его творения?
— Спасибо! Я очень люблю закат на Джексон-сквер. Обожаю наблюдать, как постепенно угасает свет. Как лучи солнца играют в витринах, а те вспыхивают, как огонь.
Он протянул к ней руку, погладил по щеке.
— Ты удивительно умеешь ловить мгновения.
— Верно, умею, — улыбнулась она, подняв на него лукавый взгляд. Тейлону она об этом не скажет, — но больше всего ей сейчас хотелось поймать его. Разумеется, ненадолго. Он — дикий зверь и не станет жить в неволе. Но хоть на несколько счастливых мгновений...
— А где ты живешь? — спросила она.
Этот простой вопрос почему-то поверг Тейлона в глубокую задумчивость.
Он убрал руку. Откашлялся. Вдруг чрезвычайно заинтересовался салфеткой на кофейном столике...
У Саншайн сжалось сердце, и желудок ухнул куда-то вниз.
— О господи! У тебя ведь есть собственная квартира, правда? Ты не живешь с мамой или с какой-нибудь ворчливой старой теткой?
— Разумеется, нет! — с видом оскорбленного достоинства ответил Тейлон. — Конечно, у меня есть собственный дом, но... — И снова замялся.
— Но ты живешь с девушкой?
— Нет.
— С парнем?!
Он уставился на нее, как на сумасшедшую. Затем его полночно-черные глаза блеснули негодованием:
— Саншайн! Как ты могла подумать?!.
— Ну, Тейлон! Я задала самый простой вопрос, а ты на меня смотришь как баран на новые ворота. О чем еще я могла подумать? — Она окинула задумчивым взглядом его роскошное тело и дорогостоящее байкерское облачение. — И потом, ты с ног до головы в черной коже.
— И что с того?
Она посмотрела на него как на безнадежного тупицу:
— Я, как тебе известно, художница. Среди моих знакомых полно геев, и я более или менее представляю, какую одежду они предпочитают.
На лице Тейлона отразилось нечто неописуемое: прежний вид оскорбленного достоинства не шел ни в какое сравнение с этой гримасой!
— Большое спасибо за напоминание, что только геи ходят в коже. Этот стереотип я как- то не учел. К твоему сведению, я хожу в коже, потому что она хорошо защищает кожу в тех неприятных случаях, когда случается слететь с мотоцикла и пропахать собой асфальт!
— Хм... Да, понимаю. Вопрос снимается. Но тогда объясни, о чем ты так мучительно задумался, когда я спросила, где ты живешь?
— Сообразил, что, когда отвечу, — мучительно задумаешься ты.
В мозгу у Саншайн мгновенно всплыла сотня ответов, один другого страшнее. На кладбище, в склепе. На помойке, в мусорном ящике. В лачуге. В доме из картонных коробок. В плакучем доме. В сломанном автобусе... Господи боже, в этом безумном городе миллион вариантов разного ненормального жилья!
— Не надо меня щадить. У меня нервы крепкие. Так где же ты живешь?
— В пойме.
Саншайн выдохнула с облегчением, не понимая, почему он так этого стесняется.
— Ну и что здесь такого? У меня несколько друзей живут за городом, около поймы...
— Нет, Саншайн. Ты не поняла. Непоймы, а пойме.
Кто в здравом уме согласится жить в пойме? В страшном болоте, полном ядовитых змей, аллигаторов, пожирающих неопознанные трупы, брошенных туда мафиози, и прочих ужасов, о которых даже думать не хочется?
— В пойме?!
Он кивнул.
— Там тихо и спокойно. Никакого шума, никаких звуков цивилизации. Ни соседей, ни машин. Все так же, как много сотен лет назад.
Эти слова он проговорил как-то необычно мягко и задумчиво.
— Для тебя это важно?
— Да, очень важно.
Саншайн улыбнулась. Да, она хорошо представляла себе Тейлона в полном одиночестве, среди первобытных болот, где все осталось таким же, как сотни лет назад. Тейлон во многом напоминал ее отца, — а отец частенько уезжал за город и пропадал там на целый день, а то и на несколько дней, объясняя, что ему нужно пообщаться с природой.
— И давно ты там живешь?
— Очень давно, — ответил он, не глядя на нее.
Саншайн кивнула.
Они направились к двери. Но вдруг Саншайн остановилась, поставила плетеную сумку и вернулась за рюкзаком, стоящим в углу. Этот рюкзак с мольбертом, кистями и красками она всегда держала собранным — на случай, если вдруг представится возможность посетить какие-нибудь живописные места.
— Что у тебя там? — спросил он.
Она подмигнула:
— Все для живописи. Художник не выезжает на пленер без своих орудий труда.
Он с улыбкой взял у нее рюкзак.
— Тогда — вперед, навстречу приключениям?
— Точно. Главное, захвати спрей от аллигаторов — и я вся твоя!
Тейлон смотрел на нее во все глаза, и рот его собой растягивался в дурацкой широченной улыбке. Губы уже ныли от стараний не показывать клыки. Что за чудесная женщина! Как же с ней хорошо!
Хотя порой ход ее мысли просто убивает.
Ее предположение, что Тейлон живет с парнем, он так и не переварил. Да как ей такое только в голову пришло?..
Но, с другой стороны, ему и это в ней нравилось. Нравилось, что она честна и откровенна, что не играет с ним, а прямо высказывает все, что у нее на уме, — не опасаясь этим его разозлить или обидеть.
Саншайн заперла дверь, начала спускаться по лестнице... и вдруг хлопнула себя по лбу:
— О, боже мой! Я забыла сумку! — Бросилась наверх, снова скрылась на чердаке, через несколько секунд появилась с плетеной сумкой через плечо, заперла дверь...
И тут сообразила, что она без пальто.
Снова сбегала наверх... снова вернулась...
— Извини. Похоже, у меня на плечах тыква.
Тейлон, стоя на ступеньках, поднял к ней смеющееся лицо.
— Не смею спорить. Кстати, я действительно похож на гея?
Саншайн окинула его с ног до головы жарким и жадным взглядом:
— О нет, милый! не похож!
Он усмехнулся, взял ее за руку, и они вышли из клуба.
«Ты еще не знаешь, не похож! — думал Тейлон. — Тебе еще предстоит это узнать!
Как только доберемся до дома — будь уверена, моя прелесть, я тебе за это отплачу!»
Когда Саншайн покинет его скромную хижину, ей и в голову не придет сомневаться в его ориентации!
Или в собственной привлекательности.
— Ты не скажешь брату, куда едешь? — спросил он, кивнув в сторону толпы перед клубом.
Саншайн помотала головой:
— Позвоню ему попозже. Знаешь, я как-то не готова объясняться с ним лицом к лицу.
— Суровый у тебя брат?
— Еще какой!
Тейлон подвел ее к мотоциклу, протянул запасной шлем.
— Давай привяжем рюкзак к седлу.
— Не надо. — Саншайн взяла у него рюкзак и легко закинула за спину. — Он легкий и удобный — специально для прогулок и поездок на мотоцикле.
— А тебе, похоже, часто случается ездить на мотоцикле?
— Да, частенько.
Тейлон наблюдал, как она надевает шлем, ловко прячет под него косы, как проворно движутся ее изящные длинные пальцы, — смотрел и не мог отвести глаз.
Сняв темные очки, которые носил ночью, он тоже надел шлем, оседлал мотоцикл и завел мотор. Саншайн прыгнула на заднее сиденье, обхватила его за талию, прижалась к нему, поерзала, устраиваясь поудобнее.
Тейлон едва не застонал — так интимно, так эротично прильнула она к нему. Теплой мягкой грудью прижавшись к спине, раздвинутыми ногами обхватив бедра...
А ее руки!