– Это не так, – мягко возражаю я, и она опускает взгляд. – Вы с самого начала плели козни с участием Раша.
Она тихо бормочет:
– Мне казалось, что моя попытка провалилась, пока однажды он не появился с моей родословной в руках, пытаясь доказать наше родство. Я закопала бумагу в Латоме, но ему удалось ее отыскать. Хотя Раш, можно сказать, плоть от моей плоти, я все же решила его прогнать. Мне стало страшно и хотелось обо всем этом поскорее забыть. Но потом Бесс, этой хитрой девчонке, приснилось все, что я натворила, а Раш вскоре после этого связался с охотниками на ведьм, полагаю, чтобы меня наказать. Я сделала из него того, кем он стал, но чувства на какое-то время привязали его ко мне. – Она поглаживает узелок. – Я обратилась к нему после того, как мой дядя отказался выплатить штраф за мои владения. Сейчас Раш весьма влиятелен, но ему этого недостаточно. Он не желает возвращаться к той эпохе пустоты.
– И уничтожит все, что вам дорого, чтобы этого добиться.
Кивнув, она протягивает мне узелок.
– Наша с ним связь лишает меня силы.
– Попытка ее разрушить вас убьет. – Я запускаю пальцы в узел. – Впрочем, ваша смерть ничего не изменит, – добавляю я, возвращая его Грейс. – Горожане обвинят Раша в смерти осужденных и найдут кого-нибудь, кто быстро займет его место.
– Вы готовы его убить, – предполагает она, когда я тянусь за плащом и кинжалом. – Вы слишком слабы. – Заслонив собой дверь, Грейс водит пальцами вокруг моей раны, пока я мягко не отвожу ее в сторону. – Он вас убьет, – бросает она мне в спину.
Я провожу рукой по тому месту, где обычно лежал узелок Фрэнсиса.
– Он уже меня убил.
Глава тридцать девятая
Размытым силуэтом я скачу прочь от поместья сквозь дымку, словно разделяющую два мира. С каждым вдохом мне становится все больнее. У меня есть два дня, чтобы спасти Альтамию, Уилла и остальных, но их свободы не добиться, обратившись за помощью в соседний город. Я смогу заполучить ее здесь, у мертвецов. Подъехав к кладбищу, я останавливаю коня, а затем уверенным жестом достаю письмо Фрэнсиса и вскрываю печать.
Дорогой брат,
я умираю. Не думал, что это возможно, когда решил стать кавалером. Я – не наш отец. Даже сейчас он продолжает меня контролировать. Хотя он меня и потерял, я не сомневаюсь, что он уже составил план, чтобы свести к минимуму последствия этой утраты. Эта мысль меня печалит, потому что я не хочу стать свидетелем того, как он будет использовать тебя в своих интересах. Задача эта – не из легких, и я боюсь, что ты потеряешь себя, выполняя ее. Мы выросли бок о бок, но я жалею, что так и не узнал тебя до конца. Я знал Николаса-брата, Николаса-драматурга, но так и не познакомился с Николасом-ведьмаком. С мальчиком, которому пели мертвые. Я так и не узнал, что у тебя на сердце. Мне очень жаль. Страх перед последствиями заставлял нас стесняться друг друга, и лишь уехав, я наконец решился все изменить. Я пожалел об этом слишком поздно, но, несмотря ни на что, меня утешает то, какие свои грани ты решил раскрыть.
Твой любящий брат
Его слова немного смягчают эту потерю, приглушенной болью пульсирующую в моем сердце. Он обо всем знал, но никогда меня за это не осуждал. Облегчение, которое я испытываю, сменяет стыд за то, как много я от него скрывал. Я потратил годы, чтобы притупить свои способности, потому что слишком боялся довериться его заботе. Превратив себя в ничтожество, я жалею об этом решении, ведь из-за него оказались в опасности все, кого я люблю.
Взяв в руки лопату, которую я выпросил у одного из слуг, я захожу на территорию кладбища. Слова мертвецов звучат словно змеиное шипение. Я шиплю им в ответ. Они начинают реветь у меня в голове, пока я не заставляю их замолчать, с силой воткнув лопату в землю. Наконец все готово. Я смотрю вниз, на яму глубиной в четыре фута, теперь усеянную каплями крови из моих вновь разверзшихся ран. Зловоние глинистой почвы наполняет мои ноздри, и я бросаюсь в вырытую могилу.
Земля утопает в песнях, но впервые в жизни я не боюсь в них захлебнуться. Узел Фрэнсиса лишал меня самоконтроля. Хотя мне и стало легче благодаря Рашу, кое-что все еще тянет меня вниз. Узел, сплетенный из моей крови, словно из шелковых нитей. «Ее песня – в тишине», – сказала мне тогда Альтамия, и я жду проявления этого молчаливого либретто, плетущего паутину.