Заметив, что Уилл на меня смотрит, я борюсь с желанием напомнить ему о том, что его положение позволяет ему отменить вердикт присяжных.
– Лорду Гилберту надо бы обжаловать ваше решение, – лишь бормочу я вместо этого.
– Обжалует. Он ее любит, – отвечает Уилл.
Я замедляю лошадь. Если бы он действительно любил ее, то во всем признался бы.
– Все утро он провел за охотой. Неважно, любит он ее или нет. Он ее забудет.
– Постарается, – говорит Уилл. – Но попытка это сделать никогда не даст ему покоя. – Персиваль выпрямляется в седле и засовывает руку под плащ. – Сегодня утром я получил письмо от твоей мачехи.
Я протягиваю руку и чуть не падаю с лошади, которая внезапно дергается.
«Дорогой судья Персиваль, – торопливо пишет моя мачеха. – Воспоминания о смерти моего сына уже не так ярки. Сплетники нашли себе новую жертву, поэтому мой супруг собирается вызвать домой замену моего покойного сына.
С уважением
Я не могу абстрагироваться от этого ее немногословного презрения ко мне, поэтому чуть не сминаю послание в кулаке. Заговор? Или мольба, спрашиваю я себя, искоса глядя на Уилла, пока перечитываю письмо. Она не может знать, какую роль я сыграл в смерти Фрэнсиса. Я ведь не давал отцу повода нарушить слово.
– Мы с мачехой никогда не были близки, – говорю я. Уилл ждет продолжения, а я не издаю ни звука, если не считать скрипа поводьев, которые я сжимаю пальцами. Я уже видел, как он обращается со словами, и совершенно не хочу оказаться обезоруженным.
– Я заключил договоренность с твоим отцом, поэтому следую его указаниям. Пока он лично не напишет мне, мы будем находиться здесь. Хейл предложил нам остаться у него еще на несколько недель, – добавляет он.
Петля на моей шее не ослабевает. Это дополнительное время с Персивалем – не избавление, а лишь отсрочка.
– Все равно мне придется вернуться домой, – хмурюсь я, вспоминая свое обещание и страстно желая узнать следующие буквы имени моей матери.
Он слегка подталкивает мою лошадь своей.
– И смириться с судьбой принца торговли.
– Мне совсем не интересна торговля.
– Ты можешь писать.
Я смотрю в сторону, и воспоминания о том, что сделал мой отец, – словно незаживающая рана.
– Ты должен выбрать свой путь, пока молод и достаточно глуп, чтобы не впадать в уныние. – Уилл переводит своего коня на легкую рысь. Сегодня мы впервые что-то разделили между собой, и я чувствую, что если мы продолжим в том же духе, то он и сам избавится от душевного груза, и меня вынудит сделать то же самое.
– А вы делали выбор, когда были молодым? – спрашиваю я, прикрывая глаза от дождя.
– Я никогда не был молодым.
Между нами повисает густая тишина, и я уже готов начать через нее пробираться, как к нам вдруг приближается грубовато выглядящий мужчина. Незнакомец, идущий пешком, выходит на дорогу и начинает шагать рядом с нами. Уилл приветствует его со сдержанной фамильярностью и придерживает коня, чтобы мужчина смог с нами поравняться.
– Годы были к тебе благосклонны, Уильям Персиваль, – замечает человек. Он говорит с европейским акцентом и чеканит шаг, но в его костюме нет военных оттенков. Мужчина поворачивается к нам, и Уилл замечает его правый глаз, подернутый голубой пленкой. – Выбило порохом в Ньюбери два года назад. Та битва положила конец моей солдатской жизни, – поясняет мужчина, ухмыляясь над собственной неудачей.
Мы спешиваемся, приблизившись к центру города, и Уилл отдает мне свои поводья.
– Это – мой секретарь, – сообщает Персиваль незнакомцу, и тот реагирует на меня с привычным пренебрежением.
– Симпатичный юноша, – бормочет он.
– Его насильно поместили в мою компанию, – жалуется Уилл. – Его отец хорошо заплатил мне, чтобы я оберегал его от проблем.
Они идут вперед, а я бреду за их тенями, раздумывая, что же их может связывать.
– Армия отправила меня на пенсию, – рассказывает незнакомец, когда мы добираемся до центра города.
– И ты решил разыскать меня, выйдя в отставку, – догадывается Уилл.
– А почему бы и нет? – недоумевает незнакомец. – Я все еще на что-то гожусь. Я был на заседании суда. Твое поведение во время дела о ведьме стало для меня полной неожиданностью.
– Едва ли. Леди Кэтрин все равно бы повесили, – заявляет Уилл с такой твердой уверенностью, что о нее можно споткнуться. – Независимо от страсти Парламента к охоте на ведьм, они все равно не хотят видеть среди своих законов что-то, связанное с колдовством.
– Леди Кэтрин не была одной из них, – парирует незнакомец.