Нам приносят еще напитки, и я вдыхаю горький аромат эля, пока Уилл неловко сидит в повисшей между нами тишине.
– Где Уилл вас нашел? – спрашивает Клементс.
– В Лондоне, – отвечаю я, пытаясь догадаться, кем же приходится этот мужчина судье.
Глядя, как Клементс проводит по столешнице костяшками пальцев, я понимаю, что ему хотелось бы узнать обо мне побольше.
– В порфире родился, да? – говорит он, когда я упоминаю имя отца. Он изучает меня, словно безделушку.
– Скорее в вайде, – возражаю я, и выразительный взгляд Уилла предостерегает меня от дальнейших бесед на эту тему.
– Значит, бастард, – догадывается Клементс, после чего щелкает пальцами, заказывая еще одну кружку эля. Манжеты его рубашки задираются, и я обращаю внимание на его запястья. На израненной плоти все еще заметны полузажившие следы от наручников. Он торопливо пьет, а мы с Уиллом просто молча сидим рядом.
– Тот Уилл, которого я знал, предпочитал находиться в одиночестве, – размышляет Клементс.
– Ты никогда не был со мной знаком достаточно близко, – замечает Уилл, пока я делаю глоток, стараясь успокоиться.
– Это правда, – соглашается Клементс. – Мой господин никогда не вращался в тех же кругах, где Уилл или лорд Говард. К тому же у меня не было преимущества Уилла: я никогда не обладал внешностью фаворита короля, сэра Майкла Хобарта. – После этих слов он подносит палец левой руки к переносице, неудачно сросшейся после перелома. Небольшой изъян на его тонких чертах лица, которые он скрывает за ширмой грубоватого поведения.
Уилл допивает остатки напитка и резким движением ставит кружку на стол.
– Мое сходство с двоюродным братом не дало мне никаких преимуществ.
– Благодаря ему на тебя обратил внимание сам король, – возражает Клементс. – Ты ведь служил в его опочивальне во время короткого перемирия между Хобартом, Карром, первым графом Сомерсетом, и Джорджем Вильерсом, герцогом Бекингемом.
Однажды я краем уха услышал, как моя мачеха сплетничает о фаворитах почившего короля со своими подругами. Считалось, что Хобарт добился успеха благодаря своей очаровательной улыбке, а потом, когда утратил милость короля, обратился к привороту. Я даже не подозревал, что Уилл был с ним как-то связан. Впрочем, эта информация меня не удивляет. Однажды отец смеялся над тем, что вокруг короля Якова вьется целый калейдоскоп специфических личностей. Вильерс, Хобарт и Карр, главные фавориты монарха, щедро одаривались государственными должностями и благородными титулами. По мнению отца, эти фавориты были недостойными доверия, жаждущими власти и в каком-то смысле подлыми.
– Он преувеличивает, – возражает Уилл и просит девушку принести еще эля. – Мой кузен никогда не конкурировал с Вильерсом или Карром. Он был проходным фаворитом. Яркой звездой, которая быстро погасла.
– Одной из многих звезд, на чьей орбите ты вращался, – припоминает ему Клементс. – Помню, у тебя был один друг, который никогда от тебя не отходил. – Клементс щелкает пальцами. – Только вот имя его никак не вспомню.
Уилл выпрямляется, пока Клементс протягивает руку через столешницу.
– Это не имеет значения. Он мертв.
– Не соглашусь, – качает головой Клементс. – По-моему, мертвецы – это очень увлекательная тема. Впрочем, возможно, нам стоит поговорить о персонаже поизвестнее. О покойном короле Якове. Во время работы в суде мне лишь мельком удавалось его увидеть. Каким он был?
– Впечатляющая личность, – с неохотой отвечает Уилл.
– Я слышал, что он всегда полагался на поддержку своих фаворитов. – Клементс кладет руку на плечо Уилла, и тот терпеливо переносит это нежеланное прикосновение. Затем наш собеседник наклоняет голову в мою сторону. – У него были слабые ноги, и у сына – та же проблема. А еще старый король не любил мыться.
– Да, не любил, – подтверждает Уилл, и глаза его темнеют, несмотря на обилие света, исходящего от свеч.
– Он не вылезал из одежды, пока она не начинала линять.
Это – смерть, которая так и не стала песней. Это – подавленный крик, доносящийся из темных углов, хотя Клементс и выставляет его напоказ.
Клементс раскидывает руки над нашим маленьким столиком, и его жест вынуждает нас с Уиллом поджать локти.
– От него исходил необычный аромат, – вспоминает он, словно принюхиваясь.
– Оленья кровь, – уточняет Уилл, и я не могу отвести от него взгляд. – Старик ее очень уважал. Он считал, что она поможет ему укрепить ноги, поэтому опускал их в распоротый живот убитого оленя. А ночью мы с другими придворными ложились, словно щенки, в изножье его кровати, а просыпаясь, видели, как король высовывается из плоти животного, словно послед.