Всю мою жизнь он, словно молчаливая тень, оберегал меня, но сейчас я заставляю себя с ним не согласиться:
– Я уже однажды осиротел. Переживу это и во второй раз.
Он взволнованно уходит, унося с собой все, что когда-то было между нами. Я поднимаюсь, чтобы догнать его, но останавливаюсь, бросив потерянный взгляд на Фрэнсиса. Что погибло, не оживить.
– И папа, и Стивенс хотят, чтобы я принял их сторону, – шепчу я. – Думаю, ты посоветовал бы мне пойти собственным путем и сбежать в Новую Англию. – Его неподвижность прерывает мой смешок. – Я недостаточно хорошо себя знаю, чтобы сделать выбор. Боюсь, что к моменту, когда отец закончит свою работу со мной, я потеряю все хорошее, что во мне было. Я уже лишился кое-чего и утратил почти все, когда ты умер… Я не желал твоей смерти. – В моих словах сквозит сомнение. Отцовские обвинения начинают разъедать меня, словно гниение, и я поднимаю глаза на гобелен с Кастором и Поллуксом, гордо стоящими в шлемах и с копьями в руках.
В детстве мы с Фрэнсисом видели в этом мифе отражение себя. Сводные братья и в каком-то смысле близнецы, которых не может разлучить даже смерть. Мы были слишком маленькими, чтобы осознать темную сторону этой истории. В своем опубликованном трактате о колдовстве король Яков провел различие между двумя классами магии: магией низшего уровня и узелковой магией. Первой занимались знахарки, использовавшие свои нехитрые средства, чтобы читать и придумывать заговоры, предсказывать будущее и продавать неуловимые яды и целебные снадобья для лечения любых болезней. Вторая же была сферой узелковых ведьм, шептавших заклинания сквозь нитяные узлы и накладывавших с их помощью мощные любовные привороты и мороки, вызывая ветер, пожары и даже воскрешая мертвых.
Когда его молитвы к Зевсу остались без ответа, Поллукс использовал заплетенный узел, сделанный из их с братом волос, чтобы привязать дух Кастора к земле. Я рассматриваю потертый узел, который держат братья, и нож в руке Поллукса. Смертность брата его тяготила. Бессмертному Поллуксу не хотелось, чтобы она омрачала его жизнь.
Я наклоняюсь над Фрэнсисом, и мой обнаженный кинжал сверкает в темноте, словно молния. Из всех существующих заклинаний узлы смерти – самые отвратительные. Я состригаю пряди наших волос и взвешиваю их на ладони. Нерешительный первый шаг, за который любого практикующего магию бы прокляли. Я уже обречен, так что прокручиваю в голове слова отца и без колебаний связываю вместе наши пряди. Моя тьма затмевает его свет, я запечатываю петлю, нашептав в нее, и застываю в ожидании.
Глава вторая
Лондон, февраль 1645 года
Я вторгаюсь в жизнь усопшего, как грабитель. Обрамленный позолоченной рамой зеркала, я стою неподвижно, словно мертвец, пока Стивенс облачает меня в одежду моего брата. Через эркерное окно я краем глаза улавливаю вид Сент-Джеймсского парка – белый заснеженный пейзаж, запятнанный движущимися силуэтами прохожих. Серый свет просачивается с улицы и сквозь зеркало. Я рассматриваю синие вены на шее Стивенса, напоминающие паутину. Он ловко орудует пальцами, покрытыми пятнами, а губы его сжаты в тонкую линию. С прошлой нашей встречи он со мной не разговаривал и нарушил молчание, лишь чтобы сообщить мне о скором прибытии судьи Персиваля. Моего брата вчера похоронили. И вот я стою на его месте, словно нечто аморфное, ожидающее, что ему придадут форму для какой-то важной цели.
– Красный.
По моей четкой команде Стивенс огибает желтую кровать с балдахином и достает из гардероба дублет.
– Цвет роялистов, – предостерегает он.
– Цвет Фрэнсиса. А теперь – мой, – возражаю я, вздрагивая от воспоминания о том, как провел ночь над гробом своего брата, пока приближающийся рассвет не заставил меня признать тот факт, что я – не ведьмак.
Стивенс щелкает зубами, и по его просьбе я надеваю бриджи и приподнимаю руки, чтобы он смог натянуть на меня расшитый красными бусинами дублет Фрэнсиса. Сам процесс одевания разворачивается, словно танец, в котором я нерешительно выполняю полузабытые па под музыку собственного сердцебиения. Все это начинает действовать мне на нервы, потому что запах моего брата проявляется все сильнее с каждым предметом одежды, который Стивенс накидывает на меня поверх других, подобно савану.
Я нащупываю узелок из наших с Фрэнсисом волос, который храню под рубашкой, и осматриваюсь в поиске его вещей. После гибели брата его спальня превратилась в нечто вроде мавзолея. Не считая его одежды, все осталось в том виде, в котором он оставил. На шкафах красного дерева видны его смазанные отпечатки и инициалы «ФП». На письменном столе, стоящем у окна, – груда развернувшихся пергаментов, сборник анекдотов и курительная трубка, наполовину спрятанная под кучей разных мелочей. Его присутствие делает атмосферу в этой комнате тяжелой, но я совсем не хочу избавляться от этого груза.