Я начинаю ерзать на стуле, но беру себя в руки: – Не могу. Он потеряется в поездках.
Поникнув, она смотрит на огонь.
– Раньше я была чем-то, что нужно защищать. Теперь я – что-то, от чего хотят избавиться. Но я все равно остаюсь той, кем всегда являлась: вещью, которой можно манипулировать.
– Вы – нечто большее. – Я достаю кинжал и протягиваю ей. Она осторожно обводит пальцами драгоценные камни, украшающие рукоять, и я помогаю ей правильно взять его в руку.
– А что, если мне захочется пролить кровь? – Она взмахивает кинжалом в воздухе.
– Никогда не наносите колющих ударов. Нужно просто резать воздух между противником и вами. – Я нежно беру ее руку. – Расслабьте запястье. – Я делаю вид, что замахиваюсь на нее. – Это называется «захват». Им пользуются, чтобы привести врага в выгодную для вас позицию, а затем ударить. Вы ловкая, – отмечаю я, когда она повторяет мой трюк.
Улыбнувшись, Альтамия вскакивает на ноги, чтобы взять что-то со своего столика. Она возвращается ко мне с крестиком розовато-серого оттенка, сделанным из веточек рябины. Затем девушка отрезает прядь волос и перевязывает ими этот талисман. Считается, что рыжий цвет тоже защищает от колдовства.
– Теперь вы вдвойне защищены, – шепчет она, вкладывая его мне в руки.
Я возвращаю ей крестик.
– Я не заслуживаю защиты. Мне нужно идти. – говорю я, но она вдруг хватает меня за запястье, заметив отметину на моей кисти.
– Вас кто-то ранил.
– Это было уроком, чтобы я был осторожен, – бормочу я.
Она проводит пальцами по шраму. Хотя ее прикосновения и нежны, я не привык к теплу человеческого тела.
– Левая ладонь показывает, с чем человек родился. Правая – как он этим воспользуется. – В повисшей тишине наши ладони соединяются в поцелуе. Протянув руку, я начинаю гладить ниспадающие локоны ее волос.
– Альтамия… – У меня перехватывает дыхание, и она наклоняется ко мне. Я обнимаю ее за плечи. Она шепчет мое имя, пока я притягиваю ее к себе. Ее дыхание учащается, и она приближает свое лицо к моему, как вдруг раздавшийся громкий стук заставляет нас лопнуть, словно струну.
– Оставайтесь здесь, – предупреждаю я, когда стук вдруг сопровождается разъяренными криками Хейла и пронзительным визгом. Я стремглав бросаюсь вниз по лестнице. Несмотря на мое предостережение, Альтамия бежит позади меня.
– Мама! – кричит она, бросаясь к миссис Хейл, вот-вот готовой упасть на пол. Чуть не потеряв равновесие, Альтамия опирается на мать, чтобы удержаться на ногах, как вдруг замечает Уилла, отца и какого-то рабочего, держащего на руках завернутое тело.
Я онемела. Меня баловали, но лишь один-единственный человек меня ценил. Крошечное, неприметное существо со ртом, онемевшим от привкуса железа.
Песня мертвеца заставляет меня встать на колени. Эта ария пропитывает мои кости и ослепляет. Я сжимаю кулаки, чтобы приглушить это ощущение, и продолжаю слушать рассказ рабочего:
– Мы нашли ее прошлой ночью возле таверны. Прохожий узнал в ней вашу служанку. – Он аккуратно опускает тело на пол и удаляется, держа в руке монету от Уилла. Персиваль стоит возле открытой двери, не решаясь зайти внутрь. С лестничного пролета я бросаю взгляд на улицу, где вдалеке стоит Клементс, пока его не скрывает захлопнутая с проклятиями дверь.
Опустившись на колени перед лежащей девушкой, Альтамия стягивает покрывало с ее головы. Ее каштановые волосы намокли и слиплись: Агнес утонула в канаве. Щеки Альтамии – мокрые от слез. Баюкая тело на руках, она поднимает на меня взгляд.
– Агнес вернулась.
Глава семнадцатая
– Мы у него на крючке, – всхлипывает миссис Хейл. Подавив дрожь в голосе, она медленными стежками заканчивает вышивать зайца. Мы с Уиллом, поглощенные мрачным молчанием, осмысливаем ее слова.
Останки Агнес лежат в подвале в ожидании погребения. Не вдаваясь в подробности, коронер признал ее смерть несчастным случаем. Хейл запретил любые проявления траура. Незавешенные окна и зеркала позволят духу Агнес свободно витать. Ее песня глухой болью отдается в моем теле, но я с ней не борюсь. Я виноват в ее гибели. Нужно было отправиться на ее поиски, когда она пропала. Она умерла уже сто раз и умрет снова, как только я уловлю отголосок ее образа.
– Он сам устанет от своих игр, – говорит нам Уилл. Не слишком убедительное заверение.
Клементс поселился на довольно большом расстоянии от резиденции Хейлов. Его абсолютно невозможно обвинить в смерти Агнес. Он остается на свободе, а мы заперты в доме, словно пойманная в ловушку добыча.
Миссис Хейл откладывает вышивание:
– Однако вы собираетесь уехать задолго до того, как ваши слова подтвердятся.