– Вы намекаете, что вместо этого нам придется прибегнуть к шантажу? – задаю я рискованный вопрос, наблюдая за тем, как он рассматривает надгробия.
– Нам нужно найти рычаг воздействия, а те, кто может нам его предоставить, живут здесь. Раш и Клементс обладают не большей властью, чем обвинители. Мы заставим горожан взять свои слова назад. – Разжав кулаки, он показывает мне толстую нить из красного шелка.
Я делаю шаг назад.
– Я – не ведьмак. – Если бы я им был, то смог бы сохранить от Фрэнсиса больше, чем это посмертное бормотание, эти вымученные припевы. – Смерть моей матери…
– Никак не повлияла на то, кем ты стал. – Я стискиваю зубы от решительности, пронизывающей его голос. Он вдребезги разбил историю таких, как я, и мне сложно скрыть обиду, которую я сейчас испытываю. Уилл протягивает мне нити. – Уходи, – говорит он, когда я отказываюсь их взять. – В таком случае ты бесполезен.
Мои глаза вспыхивают. Вернувшись после церковного собрания, я обнаружил письмо от отца, в котором он приказал мне завершить все свои дела с Уиллом к концу недели, иначе он откажется от своего обещания. Я предал его послание огню. Я уже отказался от слишком многого – от Альтамии, от имени своей матери, от расположения Стивенса, от предложения Додмора, – чтобы сейчас уехать. К тому же, чтобы обеспечить безопасность Альтамии, я готов пожертвовать большим, даже собственной жизнью, если это понадобится.
– Хорошо, я доведу все до конца. Они мне не нужны, чтобы услышать секреты мертвецов, – соглашаюсь я, отбрасывая в сторону шелковые нити. Я не буду носить их с собой, как Фрэнсиса.
Уилл указывает на ухоженную могилу неподалеку, принадлежащую Генри Ингрему. Песнь ребенка – иная, она напоминает нежную пульсацию в костях, крошечную ладошку, которая выскальзывает из твоей. Кладбище – это целый некрополь похороненных песен, но я все же слышу шепот маленького Ингрема:
Мама: те же руки, что месят тесто, делают из меня солдата. Это – «игра», и по ее приказу я слежу за отцом. Небольшая полянка. Беспорядочное движение форм, которые мои глаза неспособны определить. Крик. Падение. Треск. Куча осколков, которые моя мама не может собрать воедино.
Песня Генри Ингрема затихает, но я ясно представляю себе этот образ. Мальчик убежал после того, как застал своего отца с другой женщиной. Он споткнулся, и этого падения было достаточно, чтобы погрузить его в вечный сон. Мистер Ингрем, конечно, рассказал своей жене другую историю.
– Проклятие ведьмы зачастую не такое страшное, как то, что произошло на самом деле, – рассуждает Уилл, когда я пересказываю ему песню Генри. – Впрочем, миссис Ингрем слишком убита горем, чтобы прислушиваться к голосу разума или угрозам.
Он указывает на соседнюю могилу.
– Малькольм Кинг, – читаю я вслух, но его посмертную песню быстро заглушает торопливое бормотание его похороненных приятелей. Я не могу ничего вычленить из этого сплетения голосов. Меня словно тянет куда-то, и я спотыкаюсь.
– Усопшие слишком шумят. – Я тяжело дышу. – Мне не удается держать их под контролем.
Уилл протягивает руку к узелку Фрэнсиса у меня на шее, вздыхая, когда я выдергиваю его у него из рук.
– Это узел моего брата, – заявляю я.
– Те, у кого был талант к магии смерти, раньше прибегали к узелковому колдовству, чтобы на какое-то время сохранить то, что от них оставалось. Лучшее, что в них было… чтобы утешить родных. Ритуал пользовался популярностью и у членов королевской семьи, пока король Яков не положил этой практике конец. Этот твой подарок – это затянувшееся прощание – и не должно было длиться всю жизнь. Узелок лишает тебя самоконтроля. Ты всю жизнь подавлял свои способности. Ты недостаточно силен, чтобы его носить, особенно если хочешь спасти Роутон. Если мы хотим преуспеть в нашем деле, ты должен его развязать.
Я делаю шаг назад.
– Вы ведь не писец.
– Нет, но мой господин им был. – Он снова бросает взгляд на узел прежде, чем я прячу его под рубашкой. – Это незаживающая рана.
Я стою на своем:
– Однако я не собираюсь от нее избавляться.
Его голос становится ласковым.
– Это горестное бремя будет тебя тяготить. Притуплять твою остроту.
– А время ее снова заточит, – парирую я, и, к моему облегчению, он сдается.
– Нам не хватает этой привилегии, – задумчиво произносит он. – Что ж, будем довольствоваться тем, что имеем. Заодно поможем Рашу в охоте на ведьм. Продемонстрируем лояльность, чтобы свести к минимуму его влияние.
Отступая, он жестом просит меня снова настроиться на пение мертвых. Я возьму себя в руки, обещаю я, пока мертвые требуют моего внимания. У меня нет другого выбора.