Особо тяжелое впечатление производила центральная площадь поселка. На этой небольшой и очень уютной площади, где вечерами обычно устраивались танцы, сейчас грудами лежали тела погибших и искалеченных.
Здесь наш отряд остановился. Полковник выслал по нескольким направлениям небольшие поисковые группы. Связавшись с базой в Белогорске, он попросил прислать дополнительные бригады эвакуаторов и врачей. Уже все машины экспедиции вошли в поселок, гнетущая тишина исчезла, слышались голоса, спасатели осматривали каждый дом. Прибывшие со следственной бригадой операторы снимали площадь, лежащие на ней тела. В Новом Китеже шла та мрачная и лихорадочная псевдожизнь, что возникает в местах катастроф.
— Ну и что вы об этом думаете? — спросил я. Руководитель экспедиции ответил не сразу — мне даже показалось, что он меня не слышал. Он стоял, привалившись к глайдеру, закрыв глаза. Потом достал из кармана фляжку, отвинтил колпачок и сделал большой глоток, после чего протянул ее нам. Я покачал головой, доктор Завадски сделал то же самое; полковник с сомнением посмотрел на фляжку, сделал еще один глоток и сказал:
— Трудно тут что-то думать. Типичная картина газовой атаки, а газа нет.
— Много анализов сделали?
— Уже 150… нет, 167 проб. В воздухе, в воде, в почве, в крови — нигде ничего.
— А если это был не газ?
— А какая разница? Если что-то вводили в кровь или растворяли в воде, следы тем более должны быть.
— А вы что скажете? — повернулся я к психотерапевту.
— Я понимаю ваш вопрос… Да, кроме отравления, это еще похоже на результат внушения. Глубокое вторжение в психику. Но это невозможно, поймите! Скольких мы подобрали — 130 человек? С остальными наверняка то же самое. Не бывает такого массового, да еще бесконтактного воздействия.
Реципиент должен видеть гипнолога, слышать его. А они выбегали из домов полуодетые, босиком и уже во власти галлюцинаций. Словно у каждого возле кровати сидел маньяк-гипнотизер и сводил его с ума еще при пробуждении.
— Возле каждого, возле каждого… — бормотал я. Какая-то мысль не давала мне покоя. Вот! Я повернулся к полковнику: — Скажите, а что докладывают с других улиц — какая там картина? Я хочу узнать, собственно, вот что: по нашей улице люди бежали прочь из города, по дороге калечились и погибали. А на других тоже так?
— Ну… — Он помедлил, припоминая недавно услышанные рапорты. — Пожалуй, то же самое. Вдоль шоссе на Бедогорск нашли сорок шесть человек, и на Старый Крым тоже… — Значит, они разбегались в разные стороны — правильно? Из центра — в разные стороны. Понимаете? — Я вновь обращался к доктору. — А что, если кто-то собрал всех жителей поселка в одном месте — скажем, на этой площади — провел здесь с ними сеанс — в общем, воздействовал определенным образом, — и отсюда, уже безумные, в состоянии глубокого делирия, они бросились спасаться — такое может быть?
— Собрать всех… потом дать команду… — бормотал он, что-то припоминая.
— Да, вот именно: Лимерик! Арчибальд Пейн — помните?
— Да, а потом где-то в Южной Америке…
— Пуэрто-Аренас — но там была другая картина, там людей строили в колонну, Карталана хотел возглавить процессию…Значит, и тут могло быть такое?
— В общем, да… Знаете, пожалуй, это может объяснить… хотя…
— Я вас очень прошу, доктор: обдумайте все «за» и «против», и вечером в штабе мы еще раз это обсудим — хорошо?
Теперь, когда картина начала проясняться, я точно знал, что мне нужно делать, и делать быстро.
— На сколько часов установили блокаду — на 12? — обратился я к полковнику.
— Нет, на 10. И то прокурор не хотел — вы же знаете, как сейчас связываться с телевизионщиками, — но ваше начальство настояло.
Я взглянул на часы. В моем распоряжении оставалось около двух часов. Как только кончится запрет, здесь будут все: ТВ простое и компьютерное, газетчики… О какой-либо работе уже не будет и речи. До вечера распрощавшись с доктором и полковником, я поспешил по знакомому адресу. Был лишь один человек, способный собрать всех жителей поселка ночью на главной площади, человек, способный воодушевить сотни людей одной идеей, пусть и безумной. Это был Максим Путинцев. Тайна всего здесь случившегося наверняка была связана с ним; ни одно объяснение ночных событий не могло обойти личность Учителя Максима.
Конечно, его могло и не быть дома (ведь не рассчитывал же я застать его спокойно работающим в своем кабинете?) — он мог быть среди погибших на площади или на одной их улиц, он мог находиться в числе тех, кто ночью вырвался их поселка, — но, может быть, будет записка? Видеозапись? Пусть хоть что-то — по крайней мере с дома следовало начать.
В этой части поселка спасатели еще не побывали, и неубранные тела по-прежнему лежали на асфальте. Наконец я увидел хорошо знакомый конек крыши, над ней флаг с изображение горы… Я так спешил, что едва не споткнулся о человека, лежавшего на тротуаре неподалеку от дома. Возле него сидела женщина. Она подняла голову, и я сразу узнал ее.
— Ах, это вы, — сказала она. — Так и думала, что вы появитесь в числе первых. Помогите мне — не хочу, чтобы он здесь лежал, а сама дотащить не могу. Берите вот так, а я возьму ноги. Да берите же, не бойтесь — он умер два часа назад.
Наверное, у меня был достаточно дикий вид и странное выражение лица. Я не сразу осознал, что же меня так поразило. Не смерть руководителя «Дома Гармонии» — к ней я был готов, не слова его жены, а… Да, вот что: Анна Путинцева говорила как совершенно нормальный человек — первый нормальный человек, встреченный мной в Новом Китеже. И скорее всего единственный.
Глава 3
НОЧНОЙ ГОСТЬ
— Ну вот, теперь я могу все рассказать — вы ведь хотите, чтобы я рассказала?
Мы сидели за низеньким столиком в гостиной. Неподалеку, на другом столе — большом, овальном, за которым часто собирался совет общины, — лежал ее руководитель. Я помогал Анне переодевать мужа и потому знал причину его смерти. На груди погибшего я увидел два маленьких отверстия — одно повыше, возле сердца, другое пониже — следы от пуль. Выходных отверстий не было. Я успел сбегать на улицу, на то место, где лежал Путинцев, и нашел маленькую желтоватую гильзу. В последнее время огнестрельным оружием пользовались все реже, в ходу было лучевое. Однако тот, кто стрелял в руководителя «Дома Гармонии», предпочел армейский пистолет.
— Так вы готовы? Вы меня слушаете?
Глаза Анны оставались сухими, на щеках горел румянец, но весь ее вид, лихорадочное нетерпение, не позволявшее ей ни секунды остаться без какого-то — пусть выдуманного, пустячного дела, выдавали боль.
— Да, я готов, — ответил я. — Только знаете что? Давайте сначала запрем двери — у вас есть задняя дверь? — и занавесим окна. И хорошо бы на ручку двери снаружи повесить плакатик вроде «Буду на следующей неделе». Тут скоро будет очень много людей, и вряд ли вы захотите…
Анна отправилась запирать двери, а я занялся окнами. Задергивая тяжелые шторы, я словно ощутил внезапный укол: мне почудилось, что совсем недавно, несколько часов назад, я делал нечто подобное — и тоже желая защититься, скрыться… Но у нас дома нет никаких штор. Я застыл, вспоминая — и вспомнил: та женщина! «Закройте двери, занавесьте окна, не выходите на улицу…» Я так и не узнал, что же с ней стало.
В доме стало темно. Я не видел выражения лица Анны — лишь голос, стремившийся не сорваться, лишь рассказ, старавшийся быть точным даже в безумии.
— Они пришли вчера вечером. Было уже поздно, мы собирались ложиться. Максим был у себя, я сидела здесь. Когда в дверь постучали, я крикнула как обычно: «Открыто, входите», — но они вошли еще раньше, чем я крикнула. Их было трое: двое молодых мужчин (один совсем юноша) и старик. Сразу было видно, что он среди них главный. Он был из числа тех людей, на которых невольно оборачиваются в толпе. В нем была огромная внутренняя сила — я чувствую такие вещи. Вам, конечно, нужно знать, как он выглядел. Я потом нарисую, а пока так: высокий, худой и очень старый. Но это не сразу заметно — так он держался. Когда он стал подниматься по лестнице, то попробовал идти быстро, и к середине подъема стало видно, как трудно ему это дается. Впрочем, это потом, я забежала вперед. Что еще? Волосы седые, и их мало: только на висках и сзади. И еще он был веселый, возбужденный, только эта веселость была злая. И нетерпеливый: не мог стоять на одном месте, не мог ждать, не делал пауз.