Вскоре космические суда, одно за другим, принялись «отчаливать» от третьей площадки крейсера, уходя вниз — встречать корабли паткси.
За бой в околокосмическом пространстве ни Остарджи, ни Ева не опасались. Если на поверхности планеты приходилось страшиться невероятных по внешнему виду и боевым возможностям наёмников паткси, то в пространстве над планетой это был привычный бой «корабль против корабля», в котором паткси использовали человекообразных. Так что, в чём — в чём, а в таких небесных и наднебесных драках полетевшие перехватить врага на подступах к месту сбора единомирцев Крис и его люди поднаторели.
Странная, неожиданно для Евы наступившая пауза не сразу подсказала ей, что Остарджи переговаривается с кем-то неизвестным так, что она, обучавшаяся всего ничего в храмовой школе ангелов, почувствовала себя обычной и приземлённой. Как ни напрягалась, как ни пыталась найти тонкую нить его диалога — так ни словечка и не услышала. А потом усмехнулась над собой: если Остарджи не хочет, то её попытки подслушать его разговор этически бессовестны. И продолжила наблюдение за происходящим на третьей площадке крейсера. Однажды задрала голову: над крейсером постепенно расходились обломки других кораблей — и проглянуло… нет, не небо, а кусочек космоса — чёрного, до тошноты бездонного…
Она вдруг подумала, что же сейчас творится там, куда ринулась группа под командованием Криса. Нисколько не пожалела, что её оставили рядом с Остарджи. Как Крис, так и остальные, кто был эти несколько дней на катере, — все знали, что по ситуации выгодней оставить её с ангелом, которому может понадобится её помощь. И мысленно спросила себя: «Хотела бы быть рядом с Крисом? — Ответила после пары секунд на размышление: — Нет. Хотела бы быть рядом с Эррамуном. Но он даже не оглянулся, чтобы посмотреть мне в глаза… Он больше занят своей судьбой. И я это понимаю. Жаль только, меня нет на дорогах его судьбы…»
И, только договорив про себя поэтически глупую и даже напыщенную фразу, поняла определённо, что всё так и складывается: у эльфа своя дорога, у неё — своя. И глупо было думать, что всё может быть иначе.
С трудом сдвинула мысли, чтобы не думать о несбывшемся. Так сдвинула, что Остарджи будто очнулся и сразу оглянулся на неё:
— О какой жалости ты думаешь?!
— Почему ты так удивляешься? — хмыкнула она. — Да, я пожалела тех существ, которых сейчас Крис разгромит. И? Что тебя удивляет в моей жалости?
— Не понимаю истоков этой жалости, — признался Остарджи.
Ева пожала плечами и объяснила:
— Если бы те, кто сейчас поднимается с поверхности планеты, не были бы зомбированы… Если бы их налёт случился чуть позже, когда здесь будут ангелы… Они умирают — не зная, что умирают. Ведь их сознание — это сознание, грубо говоря, не их собственное. Ведь если бы ангелы прибыли сюда раньше, они бы сумели снять с них зомбирование… И я представила, как все эти существа, открыв глаза, не зашоренные паткси, с изумлением осматриваются. Были ли они в момент зомбирования на этой планете? Вряд ли. Может, они в тот момент были на собственных планетах? Для них снятие, по сути, гипноза — это… они закрыли глаза на родной планете, а открыли в неизвестность. И не понимают, что происходит.
Горькие складки вокруг рта Остарджи подсказали, что он хорошо представляет себе эту картину. Неудивительно, что он тихо добавил:
— Расходный материал во всей своей красе. Им даже платить не надо. Не надо уговаривать и рекрутировать. Подошёл к нему — заглянул в глаза. Всё. Бессловесный и безответный раб идёт умирать. Да, согласен, что этих, полетевших навстречу Крису и его отряду, жаль. Но это… война. Со всеми её издержками и жертвами.
Они замолчали, наблюдая за небольшой толпой, которая скучилась там, где торчал вельбот, главными хозяевами которого были женщины.
— Остарджи, я тебе ещё нужна? — спросила Ева. — Меня немного… колотит из-за этой дурной ситуации. Надо двигаться. А там, около Илвы, хоть и на подхвате только буду, но хоть что-то.
Ангел взглянул на неё и явно хотел что-то сказать вне её вопроса. Руки от его запястья она ещё не убрала, так что в потоке его мыслей она отчётливо уловила имя Эррамуна. Но Остарджи ничего лишнего говорить не стал
— Иди, — разрешил он. — Теперь я и сам справлюсь.
Уточнять с чем именно он собирается справляться, Ева не стала, а сразу поспешила к женщинам. Небольшое смущение: тут такие вопросы решаются, а она всё об Эррамуне думает, — немедленно испарилось, едва она начала вникать в то, что происходит в перевалочном медпункте. А тут ещё женщины упросили её взять один из оставшихся вельботов и отправиться с двумя ранеными, которым уже оказали помощь, к катеру, где Илва давно приготовила медотсеки на всякий случай. Единомирцам-то, до сих пор вынужденно небрежно относившимся к своим ранам, теперь требовался покой.
Услышав последнее, Остарджи, замерший было на месте, тоже заторопился на помощь. Вместе с Евой они перенесли двух указанных им раненых в вельбот, а прощаясь, Илва попросила:
— Ева, ты уж прилети сюда ещё пару раз. Как раз к твоим прилётам успеем подлатать ещё парочку солдат.
— Можешь и больше, — усмехнулась она. — Вельбот всё-таки для перевозки плохо подходит. Вернусь на яхте. Эррамун говорил — они набрали четыре штуки, есть из чего выбрать.
Первым делом Ева опустила вельбот на привычной ей посадочной площадке и только затем связалась с Нааг-Ши, чтобы он помог перетащить раненых на катер. Песчаник прибежал со своим товарищем, который уже мог передвигаться так, чтобы не зависеть от других. Пока размещали раненых в отсеке, немного переговорили и условились на следующем: товарищ Нааг-Ши остаётся на катере и ожидает следующей партии раненых, а Нааг-Ши летит с Евой на яхте к месту сбора единомирцев и помогает там с перемещением раненых на яхту. Это случилось, после того как Ева рассказала обо всём, что случилось на крейсере, и о том, что там нет здоровых мужчин, которые помогли бы с погрузкой немощных.
Как только раненых расположили в медотсеке, товарищ Нааг-Ши побежал на камбуз — готовить лёгкую пищу для них. А Ева с Нааг-Ши пошла было на выход, но неожиданно она застыла возле двери в отсек Олиффа и попросила:
— Нааг-Ши, ты пока иди к яхте, а я загляну сюда.
Песчаник кивнул и побежал далее по коридору.
Ева же, стукнув, открыла дверь и вошла к младшему брату Эррамуна.
— Как вы себя чувствуете, Олифф?
Эльф сначала так воззрился на неё, словно не узнал, а потом… Лежал-то он полусидя, так что от своей койки сумел смерить женщину высокомерным взглядом и лениво высказался:
— Я обязан отвечать тебе?
— Нет — так нет, — пожала плечами она и повернулась уйти: бойтесь первых порывов — они благородны, а значит, может прилететь ответка. Как сейчас. Она решила узнать о здоровье этого заносчивого мальчишки, а он…
И услышала в спину торжествующее:
— Мне сказали, что ты не командир на катере, а шлюха Эррамуна!
На тяжёлые и жуткие мгновения она замерла, снова чувствуя космический холод на коже, от которого по телу будто разлетелась липкая ледяная паутина. Медленно развернулась, чтобы взглянуть на Олиффа. Замёрзшие губы словно сами выговорили:
— Ты ведь только отравлен, Олифф?
— Не смей мне говорить «ты»! — завопил молоденький эльф. Он даже сумел сесть на койке. — Ты ничтожная шлюха! Шлюха!
— Ты ведь только отравлен, но не ранен… — договорила она — и, не собираясь сделать ни шагу, прямо от двери ударила в воздух кулаком.
Мальчишку, взвизгнувшего от неожиданности, выбросило с койки, а рухнув на пол на волне посланной силы, он даже перекувыркнулся пару раз всем телом. На полу он застыл, совершенно очевидно ошеломлённый.
— Никогда не спорь с ангелом, — монотонно сказала Ева, обходя койку и жёстко прихватывая пацана за ворот комбинезона, — если даже этот ангел имеет низший ранг. И никогда не смей обзывать женщину шлюхой если ты не знаешь, что это такое.