— Через пять дней после ближайшего трёхлуния.
Настоятель приободрился. За такой срок действительно можно что-нибудь придумать, чтобы обмануть преступника. А пока главное — сохранить собственную жизнь, старательно изображая продажного негодяя.
— А вы знакомы с нашими расценками?
— Нет, разумеется, но готов прибавить к ним по десять монет за каждого мальчика. В компенсацию за риск.
— Двадцать раз по сорок — получается восемьсот монет. Превосходно! Но нельзя ли получить половину суммы задатком?
Даже тревога за собственную безопасность не помешала настоятелю восхититься своими актёрскими способностями. Кажется, этот мерзавец ему поверил. Может быть, всё ещё и обойдётся.
Гость на мгновение задумался, а потом задал встречный вопрос:
— Расписка господина Хлоффеля вас устроит?
— Хлоффеля? — на этот раз удивление настоятеля было искренним. — Так он с вами заодно?
— Я же сказал вам, что работаю один, — с лёгким раздражением в голосе ответил беглый веркувер. — А господин Хлоффель — честный, но слабый человек. Он не сможет отказать мне в маленькой просьбе. И не вынуждайте меня повторять вам те же доводы, что убедили его.
Не ожидавший новых угроз священник вздрогнул и выронил блокнот. Затем машинально потянулся к подсвечнику, чтобы осветить пол под ногами.
— Не трожь свечу, старик! — зашипел на него веркувер. — Ты кого вздумал обманывать? Думаешь, я не вижу, как ты вокруг неё вертишься? Да я тебя…
Договорить он не успел. Через открытую верхнюю створку окна в комнату влетел небольшой продолговатый предмет. Судя по звону разбившегося стекла, это была обыкновенная бутылка. Но содержащаяся внутри неё жидкость оказалась не такой обыкновенной. С лёгким шипением она начала быстро испаряться, поднимаясь вверх фиолетовым на фоне горящей свечи дымком и распространяя по комнате запах гниющих овощей.
Впрочем, два рухнувших на пол тела не успели этого почувствовать.
Пинкель
Начальник криминального департамента Гейдл в бешенстве наматывал круги вокруг стола, а стоящий на вытяжку Пинкель безуспешно пытался догадаться, что означает внезапный переход обычно вежливого шефа «на ты».
— Да ты хоть понимаешь, что натворил, Пинкель? Мало того, что вёл незаконную слежку за уважаемыми представителями святой церкви Господа нашего, — шеф привычно закатил глаза к потолку и правой рукой коснулся ширинки брюк. — За одно это я больше часа оправдывался в главной префектуре. Так нет же, тебе ещё понадобилось ворваться в дом настоятеля и причинить серьёзный вред его здоровью!
— Но ведь пастору грозила опасность, — робко возразил инспектор и едва успел увернуться от пролетевшей над головой папки с его же собственным делом.
— Ах, ты, засранец! — начальник разошёлся не на шутку. — Он ещё будет умничать! Благодари Бога, что настоятель оклемался и смог подтвердить твои слова. А то сидел бы ты, умник, сейчас в камере. Ну да ладно, даже это я смог бы как-то замять. Но чем ты обезвредил преступника? Секретным оружием, которое пока даже не поступало в распоряжение департамента! Как мне объяснить Магистрату, откуда оно у тебя взялось?
— Я не могу вам этого сказать, господин Гейдл, — пробормотал Пинкель, опустив голову.
Он догадывался, что не справится с бывшим веркувером в честной борьбе, и потому подключил старые связи, обратившись к знакомому контрабандисту. За парнем числился давний должок — пришло время расплатиться. Склянка с веркуверской отравой, надо признать, сработала на славу. Но пусть его теперь хоть из города выселят, инспектор своих людей не сдаст — дело принципа.
— Тоже мне, герой! — уже мягче усмехнулся шеф. — Оружейник Зидль, ранее уже находившийся под подозрением по поводу контрабанды, во всём сознался. Да не волнуйся ты так, ничего с ним не случится. Он же гений. Такими людьми Магистрат не разбрасывается. Штраф и отлучение дважды по сорок дней — вот и всё наказание. А вот тебя, Пинкель, мне отстоять не удалось…
Шеф тяжело вздохнул и наконец-то сел в кресло.
— Собирайся! С сегодняшнего дня ты переводишься в городскую стражу. На испытательный срок — в чине капрала. А потом, может, и в поручики выбьешься. А вот когда тебя теперь в церковь пустят, я даже приблизительно сказать не могу. Всё, свободен!
Больше не обращая внимания на бывшего подчинённого, Гейдл снова поднял глаза к небу:
— Господи, с кем приходится работать⁈ Этот хоть ещё через раз думал — то головой, то жопой. А остальные ведь соображать совсем не умеют.
— Шеф! — прервал его сетования Пинкель, которому терять было уже нечего.