- Твое имя Шион Нэй.
- Почему? - только и спросил он.
- "Шион" - чтобы не напоминать, кем ты был когда-то, а "Нэй" - чтобы ты никогда этого не забывал.
И это тоже был единственный правильный ответ. Он каким-то глубинным чутьем, еще нечетким и слабым, ощутил, что так и должно быть. Это действительно его имя. Единственно верное. Единственно возможное.
Шион. Как шелест ветра в кронах вечных дубов, как шуршанье опавшей листвы под скользкими боками лесной гадюки, как шорох умирающих трав под мягкими подушечками лап. Имя-вздох, имя-шепот. В нем - танец тени, в нем - страсть, в нем - забвенье.
Нэй. Короткое, звонкое, отчаянно-гордое. И в то же время плавное, тягучее, мягкое. Отрицание и обещание, звериная кличка и имя души... мне определенно нравится. Ведь в этом имени - он сам.
Они с Диннес больше не говорили. Ни к чему слова, ведь все самое главное она уже сказала, а более спросить было не о чем. Еще слишком рано задавать вопросы. Он еще не знал, кто и что он такое, еще не понял, к чему теперь идти. Но никто и никогда больше не будет решать за него. Ни прошлого, ни дома, ни обязанностей. Зато впереди - весь мир, огромный и неизведанный, сотни и тысячи троп, на которые он ни разу не ступал. У него есть имя. А еще у него есть он сам. И в этот момент Шион ощущал себя куда богаче всех королей и архимагов этого мира.
Диннес отвела взгляд и еще больше склонила голову, будто прислушиваясь. А потом уронила одно единственное короткое слово:
- Пора.
И он согласился. Вышел, слегка поклонившись молчаливой дриаде и ни разу не оглянувшись. На ковер из опавших листьев ступил уже зверем. Вещи, увязанные в компактный узелок, оказалось так легко унести в зубах. Прохладная осенняя земля приятно пружинила, ложась под мягкие подушечки кошачьих лап.
" Хей, мир! Ты ведь ждешь меня?"
Жадность и ее последствия
Нет отца да матери -
иди воровать, а
страшно воровать, так
полезай на паперть.
Тол Мириам, "Песни черни"
5 день месяца штормов 1658 года от В.С.
Сеун, столица империи Сарешш
1
Жирная весенняя грязь у покосившегося забора сыто чавкнула, принимая в свои гостеприимные объятия крышку люка. Струйка мутной жижи моментально устремилась в открывшийся провал и тяжелыми зловонными каплями закапала на белобрысую макушку, что как раз в этот момент обозначилась в черноте подземелья. Смачно ругнувшись, человек бодрее задвигал руками и ногами, стремясь как можно быстрее покинуть подземелье.
Прожогом выскочивший из люка человек оказался всего лишь мальчишкой-оборванцем лет десяти на вид. Чумазая мордашка покрыта разводами, в светлых волосах, помимо грязи, запуталась еще и паутина, много раз латаная одежда не прикрывает тощие руки и ноги, покрытые синяками. Типичный бездомный бродяжка из тех, что толпами валят в столицу в поисках лучшей жизни или, на худой конец, хоть какого-то куска хлеба. Только взгляд черных, словно угольки, глаз несколько выбивается из общей картины, слишком уж цепкий и пристальный. Хотя кто там будет присматриваться...
Настороженно осмотревшись и убедившись, что в округе никого нет, мальчик плотно прикрыл крышку подземного хода, с натугой вырвав ее из хлюпнувшей грязи, как мог, замаскировал выход. Еще раз зыркнув по сторонам, оборванец засунул грязные ладони поглубже в карманы коротеньких, не по росту штанишек, и вразвалочку пошел к выходу из мрачного кривого переулка, насвистывая себе под нос разухабистую песенку про крестьянскую вдовушку. Поравнявшись с ветхим заборчиком на заднем дворе средней паршивости борделя, парнишка вдруг встал как вкопанный и уставился куда-то себе под ноги. Пару раз глупо моргнув, протер глаза грязным рукавом - для верности, уж не мерещится ли? Нет, не померещилось.
Он лежал в луже раскисшей после ночного дождя грязи и, казалось, нагло улыбался. Вернее, не улыбался, конечно, но уж очень вызывающе блестел чистеньким бочком, словно дразнился. Иначе и не скажешь, глядя на полновесный двойной сольде со свежей, будто только с монетного двора, чеканкой.
У парнишки затряслись руки. Не иначе как от жадности. На одну эту монету бедная семья может спокойно прожить несколько месяцев. Или же за нее можно лишиться правой руки, если стража увидит подобное богатство у нищего побирушки...
Мальчик подозрительно покосился на слепые оконца окрестных домов, выходящие в переулок, проверяя, не подглядывает ли кто. Затем принюхался. Обоняние, по своей остроте более похожее на звериное, чем на человеческое, донесло до него сомнительные ароматы грязи, навоза, какой-то тухлятины и даже миазмы дешевых благовоний, которыми поливали себя обитательницы соседнего притона. Но вот людей на близлежащих улицах не обнаружило. Только где-то в глубине двора, находящегося за трухлявым забором, обреталась собака - единственное, кроме него, живое существо на этих задворках. Что, собственно, и не удивительно. Встретить кого-нибудь ранним утром в трущобах Сеуна - дело затруднительное. Ведь ночные "трудяги" - проживающие здесь воры-домушники, бандиты, убийцы и прочие проходимцы всех мастей, ведущие преимущественно ночной образ жизни, уже забились в свои норы, а малыши-карманники, нищие-калеки-попрошайки и прочий сброд, не способный к ночному разбою, уже убрались на свои "рабочие места", раскиданные в богатых частях города и вблизи Ярмарочной площади. Там и монетку подадут, и кошелек у ротозея-купца увести можно... Собственно, и сам парнишка принадлежал к ушлой воровской братии. И единственная причина, по которой он все еще не был на "работе" состояла в том, что он... банально проспал. Вымотанный вчерашней беготней от городской стражи, он допоздна отсыпался, забившись в укромный уголок городских катакомб. И теперь мальчик нюхом чуял, что ему за эту самоволку еще перепадет, причем не далее как вечером, когда молодой нахальный вор по кличке Опоссум поинтересуется, чем же он, собственно, занимался все это время. А с Опоссумом шутки плохи, недаром сама Ночная Хозяйка, глава Серой гильдии, поставила его старшим над шайкой карманников.
В кривом переулочке за борделем Мамы Клары парень оказался все по той же причине. Именно здесь был один из известных ему выходов на поверхность из городских катакомб. Подземными ходами Сеуна неохотно пользовался даже ночной народ. Про них ходило множество баек и легенд, одна страшнее другой. Говорят, там водятся древние, как сама столица, монстры и чудища и тот, кто осмелился проникнуть в подземелья, уже никогда не увидит солнечного света. Ну и так далее в том же духе. Вот только мальчик не верил сказкам и уже третий год подряд в любой свободный момент занимался тем, что исследовал старинные подземелья, находя в этом странное удовольствие. И за все эти годы ему не повстречалось ни одного монстра. Возможно, всему виной то, что катакомбы - настоящий лабиринт, изобилующий тупиками и старыми ловушками, которые уж точно обеспечат быстрые похороны неосторожному бродяге. Нелюдимый и от природы недоверчивый паренек в подземельях чувствовал себя значительно комфортнее, чем на поверхности. В глухой тишине не нужно судорожно прислушиваться - любой звук легко отражается от стен, предупреждая об опасности. К тому же, в катакомбах нету чернильной непроницаемой темноты, как должно было бы быть. Старинные световые колодцы и сложная система зеркал дают вполне приемлемое освещение. Каждый раз вынужденно покидая свое убежище, мальчик тщательно маскировал выходы, не желая ни с кем делится своим единственным сокровищем - уединением. Собственно, потому его и занесло в этот безлюдный среди бела дня квартал, хоть это и было довольно далеко от конечной цели его пути. Здесь он не ожидал встретить кого-либо, кто мог бы случайно подсмотреть его тайну.
И уж точно он меньше всего ожидал найти в этом загаженном тупичке золотую монету, за которую спокойно можно приобрести корову. Решительно тряхнув головой, мальчонка резво подскочил к трухлявому заборчику, жадно хватая золотую бляшку, будто его кто-то мог ее отнять. Точнее, попытался схватить.
Нога предательски скользнула в тот самый момент, когда мальчик уже наклонялся за столь притягательным золотым кругляшом. Грязь как-то удовлетворенно чавкнула и мальчик с тихим матерком впечатался лбом в доски забора, который издал странный треск. Непонятно, то ли голова у парнишки очень уж крепкая оказалась, то ли заборчик был слишком уж хлипким да на соплях прикрепленным... Хотя чего уж теперь. После близкого знакомства с головой пацаненка деревянная конструкция с треском и победным хрустом рухнула внутрь двора. Вся и сразу.