В центре короткой стены гостиной имелась закрытая дверь. Когда Себастиан здесь жил, там находилась комната для гостей — редко используемая. У родителей, правда, было довольно много знакомых, но почти исключительно местных. Он открыл дверь. Одну из стен покрывали книжные полки, а на месте кровати теперь стоял письменный стол. С пишущей машинкой и калькулятором. Себастиан опять закрыл дверь. Весь дом, вероятно, заполнен аналогичным дерьмом. Что ему со всем этим делать?
Он вышел на кухню. Новое кухонное оборудование, новый стол, но тот же старый накладной пол из пластика. Себастиан открыл дверцу холодильника. Заполнен. Испорченными продуктами. Он взял с дверцы один из пакетов молока. Открыл. Лучше употребить до 8 марта. Международный женский день. Прекрасно понимая, что его ожидает, Себастиан сунул нос в надорванное отверстие. Скорчив гримасу, поставил пакет обратно на дверцу и взял банку легкого пива, лежавшую рядом с мешочком, вероятно, когда-то содержавшим сыр, но теперь походившим на успешный исследовательский проект в лаборатории плесени.
Открывая одной рукой пиво, Себастиан вернулся в гостиную. По пути зажег верхний свет. Лампы располагались под самым карнизом, были направлены вверх и шли вокруг всей комнаты, озаряя ее равномерным и приятным светом. Сделано со вкусом, почти в современном духе. Себастиан поймал себя на том, что, сам того не желая, восхитился.
Он опустился в одно из кресел и не снимая ботинок закинул ноги на низкий журнальный столик. Потом выпил глоток из банки и откинул голову на спинку кресла. Стал вслушиваться в тишину. Полная тишина. Не слышно даже транспорта. Дом располагался почти в самом конце тупика, и до ближайшей крупной дороги было много сотен метров. Взгляд Себастиана упал на пианино. Он выпил еще глоток, поставил банку на столик, встал и подошел к сверкающему черному инструменту.
Себастиан рассеянно нажал на одну из белых клавиш. Тишину нарушила глухая, немного фальшивая нота ля.
Играть на пианино он начал, когда ему было шесть лет. Закончил в девять, когда после урока, на котором Себастиан в принципе отказался притрагиваться к клавишам, учительница музыки отвела отца в сторону и сказала ему, что это пустая трата ее времени и его денег — приглашать ее раз в неделю к явно незаинтересованному и, в чем она совершенно уверена, абсолютно лишенному каких бы то ни было музыкальных способностей ученику. Последнее заявление не соответствовало действительности. Музыкальный слух у Себастиана присутствовал, и играть он отказывался не в знак протеста против распоряжений отца — это пришло на много лет позже. Просто занятия казались ему невероятно скучными. Бессмысленными. Он не мог заниматься чем-то, что его совершенно не интересовало. Ни тогда.
Ни потом.
Ни теперь. В свое время он мог тратить бесконечно много времени и энергии на то, что его интересовало и увлекало, а в противном случае…
Перетерпеть и выдержать — такие понятия были Себастиану Бергману незнакомы.
Он медленно наклонился вперед и стал разглядывать стоявшие на пианино фотографии. Свадебная фотография родителей в центре, по бокам снимки родителей отца и матери. Снимок, сделанный, когда Себастиан окончил гимназию, и еще один, когда он в восемь или девять лет позировал перед футбольными воротами, одетый в форму команды. Нога на мяче. Серьезный, победный взгляд в камеру. Рядом фотография родителей на фоне туристского автобуса. Из какой-то поездки по Европе. Матери на этой фотографии на вид лет шестьдесят пять. Значит, двадцать лет назад. Хотя снимки были явно отобраны самым тщательным образом, Себастиана поразило то, как мало он знает о жизни родителей после того, как покинул их. Не знает даже, от чего умерла мать.
Тут взгляд Себастиана упал на фотографию, стоявшую позади остальных. Он поднял ее. Это оказалась третья фотография его самого. Он сидит на новом мопеде у въезда в гараж. 1973-й год. Мать очень любила этот снимок. У Себастиана имелась теория, согласно которой фотография так нравилась ей потому, что являлась одной из немногих, если не единственной, где он в подростковом возрасте выглядит абсолютно счастливым. Однако его внимание привлек не собственный снимок на мопеде, а засунутая под рамочку газетная вырезка. На ней оказалась фотография Лили в белой больничной одежде со спящим младенцем на руках. Под снимком было написано Eine Tochter[4] и дата — и августа 2000 года. А чуть пониже — их с Лили имена. Себастиан вытащил вырезку из рамки и стал осторожно рассматривать.