Напряженность стала для Галифакса невыносимой. Он постоянно пишет о продолжающейся боли в желудке: его тело физически отвергало саму мысль о премьерстве[31]. Он не только думал о «качествах [Уинстона] в сравнении с собственными», но и постоянно возвращался к вопросу о том, каким будет его положение, если он согласится занять пост премьера: «Уинстон может стать министром обороны… а я [как пэр] не должен иметь доступа к Палате общин. В результате, лишившись обеих точек жизненно важного контакта, я быстро превращусь в более или менее почетного премьер-министра, живущего в тени, вдали от по-настоящему важных вопросов». За этой горькой оценкой ситуации следует весьма едкое мнение о «демонстрации достоинства и смирения» со стороны Черчилля: «Он сказал, что чувствует силу моих слов. В конце концов премьер-министр неохотно, а Уинстон с явно меньшей неохотой согласились с моей точкой зрения»[32]. Этот рассказ подтверждается дневниковой записью, сделанной в тот же день постоянным заместителем министра иностранных дел, правой рукой Галифакса, сэром Александром Кадоганом.
Рассказ об этих событиях самого Черчилля кажется наиболее ненадежным. В мемуарах «Надвигающаяся буря» он ошибочно пишет, что встреча состоялась на следующий день, 10 мая. С истинно черчиллевской живостью он описывает, что произошло после напряженного вопроса Чемберлена: «Понимаете ли вы, Уинстон, почему в такие дни пэр не должен быть премьер-министром?» Черчилль рассказывает: «Поскольку я продолжал молчать, последовала длительная пауза. Она, несомненно, показалась мне более долгой, чем двухминутное молчание во время празднования дня перемирия»[33]. Уинстон хотел зафиксировать в истории, будто пауза стала такой неловкой, что лорду Галифаксу пришлось ее нарушить. Нервы его были на пределе. Он пространно объяснил, почему не может стать премьер-министром. А вот Дэвид Маргессон пишет, что молчание было нарушено практически сразу же, и Галифакс сказал, что Черчилль больше подходит на роль лидера нации во время войны.
Была пауза или нет, но участники встречи пришли к соглашению. Сэр Александр Кадоган записал в дневнике, что к этому моменту «глава фракции [Маргессон] и остальные считали, что Палата склоняется к его [Черчилля] кандидатуре. Если Н. Ч. [Чемберлен] остается [в кабинете], то он готов будет советами и суждениями сдерживать Уинстона»[34]. То есть они согласились выпустить льва из клетки. Когда переговоры закончились, Чемберлен встретился с лейбористами Клементом Эттли и Артуром Гринвудом – эта встреча состоялась в 18:15. Те подтвердили, что готовы пойти в национальное правительство, но лейбористская партия не хочет оказаться в подчинении у Чемберлена, поэтому им нужно проконсультироваться с руководством. На следующий день Эттли и Гринвуд отправились в Борнмут.
А тем временем Галифакс и Черчилль отдыхали в саду резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит за чаем. В мемуарах Черчилль вспоминал, что они не говорили «ни о чем особенном»[35]. Затем он вернулся в Адмиралтейство, чтобы подготовиться к стоящей перед ним задаче. Вечером он ужинал с Энтони Иденом и рассказал ему о драматичных событиях дня, в частности, что он «надеялся, что НЧ [Чемберлен] останется, возглавит Палату общин и сохранит пост лидера партии»[36]. Ожидалось, что Чемберлен сообщит о своей отставке королю на следующий день и посоветует ему назначить вместо него Черчилля. Интереснее всего было то, что Уинстон не только станет премьер-министром, но и займет только что созданный пост министра обороны.
Каким бы ни был исход долгих и напряженных переговоров 9 мая, одно можно сказать определенно: Уинстон Черчилль был способен вести войну. Час Черчилля пробил в самое подходящее время. Гитлер уже выстраивал свои танки на границах Голландии, Бельгии и Франции, готовясь к блицкригу. Перспективы рисовались ужасающие. В коридорах власти заговорили о том, что вскоре вся Европа падет к ногам нацистских орд.
Позже Черчилль вспоминал: «Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию… Я считал, что знаю очень много обо всем, и был уверен, что не провалюсь»[37]. Судьба нации оказалась в его руках, и то, что он с ней сделал, просто поражает воображение.
34
David Dilks (ed.),