Сложив наподобие лотоса пальцы левой руки, она подхватила ее правой рукой и застыла в этой безжизненно-изящной позе; лицо ее выражало беспомощность и уныние. Я легонько похлопал Нилиму по руке и сказал:
— Забудь сейчас обо всем и постарайся держать себя в руках. Я выйду на минутку, велю принести тебе кофе.
— Погоди, Судан! — Я и шага не успел сделать, как она снова цепко схватила меня за руку. — Пожалуйста, останься! Кофе закажет кто-нибудь другой. Я сейчас так одинока… Даже Харбанс не пришел! Побудь здесь, со мной…
Но точно в ту же секунду, как актер, появившийся в нужный момент на сцене, к нам вошел Харбанс. Он был мрачен, но, видимо, за этим крылись сейчас неоднозначные чувства. Можно было догадаться, что и он испытывал в решающий час немалые нравственные муки, только не хотел дать им проявиться внешне.
— Ну как ты тут, детка? — ласково проговорил он, взяв в свои широкие ладони обе руки Нилимы, и я почувствовал, что моя роль сыграна, можно сойти со сцены.
— Ничего, — тихо ответила она и высвободила руки из его ладоней.
— Надеюсь, таблетка помогла? — спросил он. Тем временем выражение бессилия в глазах Нилимы уже сменилось гневом.
— Будто тебя это заботит! — воскликнула она сердито. — У тебя часы, наверно, спешат?
— Как — спешат?
Харбанс и в самом деле недоуменно глянул на свои часы.
— Да так! Ты ведь хотел прийти в половине седьмого — прямо к представлению! Что же ты изменил себе?
— Ну-ну, не будем сейчас ссориться, — примирительно сказал он и привлек ее к себе.
— Так я распоряжусь насчет кофе, — пробормотал я. Первая моя роль явно не имела успеха, и предстояло испробовать себя в другой.
Войдя в вестибюль, я — увы! — не обнаружил там нетерпеливой толпы зрителей, жаждущей увидеть представление. Гупта, нахмурив брови и едва не по локоть засунув руки в карманы, стоял поодаль от входа с таким видом, будто у него на глазах грабили его же собственную квартиру. Он не встречал даже почетных гостей, которым были посланы особые приглашения. Лишь мельком он взглядывал на них, машинально изобразив при этом на лице улыбку и на мгновение сложив руки в приветствии. Обязанность разговаривать с приглашенными и провожать их в зал была возложена на второстепенное лицо — помощника секретаря «Обители искусств». Сам Гупта не отрывал глаз от улицы. Бог знает, что он рассчитывал там увидеть! Когда я подошел ближе, он вежливо вытащил руки из карманов.
— Ну, как дела? — осведомился я.
— Сами видите, — отвечал он иронически. — Публики пропасть! Хоть отбавляй!
— Но ведь сегодня в городе много других привлекательных зрелищ, — возразил я. — Может быть, в этом все и дело? В зале Сапру-хаус, например, со вчерашнего дня идет новая нашумевшая пьеса. Вы же знаете, в Дели вообще считанное число настоящих любителей искусства. А простой зритель предпочтет спектакль, за который можно заплатить какие-нибудь три рупии.
— Это неправда, — сухо отвечал Гупта. — Мой опыт утверждает обратное. Вы бы видели, сколько было публики, когда мы устраивали выступление Камини! Во всем виноват ваш друг. Более невоспитанного человека я не встречал! Если он хотел все устроить так, как это происходит сейчас, нужно было предупредить нас заранее. Но тогда он, наверно, боялся, как бы мы вообще не отменили представления. А теперь, как видите, он явился точно к началу, обведя нас вокруг пальца! Он добился, чего хотел! Будет публика в зале или нет, но уж вы-то, господа журналисты, свой долг исполните, не правда ли? Не зря же он приглашал вас на банкет. Вы напишете, что полагается, и многоуважаемая Нилима станет отныне новой звездой классического танца. Отлично придумано! Сегодня попалась на удочку «Обитель искусств», завтра они заманят в свои сети каких-нибудь других легковерных покровителей.
— По-моему, вы все сейчас немножко свихнулись от беготни, — заметил я, желая умерить его раздражение.
— А с чего бы это им свихнуться? — зло возразил Гупта. — Они же добились, чего хотели! Им оказало поддержку влиятельное общество, которое до сих пор покровительствовало самым выдающимся актерам!
— Я только что видел Нилиму, — сказал я. — Ей сейчас очень нелегко, она так расстроена.
— Ну, конечно, она расстроена! — с насмешкой воскликнул он. — Уж если даже вы так говорите, как же может быть иначе!