— Ну, пошли, — сказал он тоном председателя, закрывающего собрание. Все послушно встали и вслед за Харбансом вышли из кафе — никто не обиделся, не возразил ни слова. А молодой человек, толковавший о натюрморте, не утратил своего пыла даже на улице, он словно и не заметил никакой перемены.
Тут только я и познакомился с новыми друзьями. Одна из девушек — та, что сидела слева от Харбанса, — оказалась его женой, ее звали Нилима. Две другие, Шукла и Сародж, были ее сестры. По своей внешности Сародж столь разительно отличалась от обеих сестер, что поначалу я принял ее за жену молодого человека, рассуждавшего о натюрморте. Кстати, он и оказался художником, имя его было Шивамохан; позже мне сказали, что последний его пейзаж произвел в публике много шуму, хотя это не мешало автору и теперь крайне нуждаться в средствах. В личности юноши, о чем-то размышлявшего с закрытыми глазами, самым примечательным был его наряд — оранжевая рубашка из ткани домашней выделки и белые шальвары, да еще, пожалуй, его обыкновение говорить так мало и так тихо, будто язык его непрестанно натыкался на какую-то преграду во рту. Звали его Дживан Бхаргав. Как и Шивамохан, он принадлежал к кругу молодых делийских художников и в те дни пробовал свои силы в абстрактной живописи. Был здесь и еще один человек, которого Нилима и Сародж называли дядей, хотя по виду он казался ничуть не старше того же Шивамохана или Дживана Бхаргава. Впрочем, пожалуй, было бы неточным сказать, что я познакомился с этими людьми, так как и по выходе из кафе Харбанс вовсе не счел нужным представить мне кого бы то ни было из своих друзей. Все, что я узнал о них, выявилось как-то само собой, из поверхностного, обрывочного разговора. Потолковав еще немного о том, о сем, Шивамохан и Дживан Бхаргав ушли; я тоже протянул руку Харбансу в знак прощания. Но он крепко сжал мою ладонь в своей, как будто намереваясь затем спрятать ее к себе в карман, и решительно сказал:
— А ты куда? Сейчас пойдем к нам, поужинаем. Это ведь только из-за тебя мы так рано ушли из кафе. Я знал, что ты вот-вот должен приехать из Бомбея. Прем говорил — тебе очень уж не терпелось перебраться в Дели, найти здесь работу поприличней. Так что, друг мой милый, я жду тебя, можно сказать, с самого начала ноября.
— Ты угадал, — подтвердил я. — Именно в начале ноября я и приехал.
— Как?! — удивился Харбанс, он до боли стиснул мою ладонь. — Ты в Дели с начала ноября и только сегодня решил прийти к нам?
Я и в самом деле почувствовал себя преступником, пробыв так долго в Дели и ни разу за это время не повидавшись с Харбансом. Мы перешли улицу и двигались теперь по направлению к кафе «Ригал». Шукла и Сародж, разговаривая о чем-то с дядей, немного отстали. Только Нилима, небрежно помахивая сумочкой, шагала рядом с нами. Взглянув на нее, Харбанс сказал:
— Ты подумай, он живет здесь целый месяц и только сегодня вспомнил о нас. Да хорошо еще, что я сам увидел его в дверях, а то ведь и сегодня он удрал бы. Уж не сердится ли он на меня за то, что я критиковал его стихи?
— Так, значит, это он и есть — твой бомбейский друг? — воскликнула Нилима. До сей поры Харбанс так и не представил меня ей.
— Ты все еще не поняла, кто перед тобой? Не узнала человека, о котором я прожужжал тебе все уши? — упрекнул ее Харбанс таким тоном, будто во всем была виновата только она.
— Вот как? — Нилима перестала размахивать сумочкой и впервые за весь вечер с интересом посмотрела на меня. — Это правда, Харбанс уже давно говорил мне, что вы должны приехать из Бомбея. Но он так часто вспоминает вас, что уже надоел всем. — И она непринужденно засмеялась. — Да и вы тоже хороши — столько дней в городе, а нам даже не дали знать о себе.
— Но я же не знал вашего адреса! — отпарировал я, стараясь хоть как-то скрыть свое смущение. Однако, по правде говоря, мне приятно было услышать, что после мимолетной встречи в Бомбее Харбанс так часто вспоминал меня в кругу своих делийских знакомых.