— Ты уходишь? — спросила Нилима. В ее тоне сквозило ледяное безразличие, которое, видимо, относилось не только к Харбансу, но и ко мне, да и вообще ко всему свету.
— Да, ухожу, — подтвердил я. — Ты ведь не хочешь пойти со мной. Поеду в редакцию, там есть кое-какие дела. А оттуда через часок-другой заеду к Харбансу.
— Ну, раз уж ты все равно поедешь к нему, не сделаешь ли заодно и для меня одно доброе дело?
— Конечно, с удовольствием.
— Задержись еще на десять минут. Я должна кое-что сказать тебе. Здесь прохладно, давай выйдем на солнышко.
Мы вынесли стулья на лужайку и сели. Скрестив руки на груди, Нилима с минуту молча следила за солнечными бликами, игравшими в листве кустарника, посаженного вдоль ограды.
— Мне хотелось сказать тебе только одно, — начала она наконец. — Пожалуйста, постарайся вдолбить в его упрямую голову, что сейчас высшее для нас обоих благо состоит в том, чтобы жить вдалеке друг от друга. Если ему нужен официальный развод, не стану препятствовать и в этом. Что же до меня, то я и в Дели не хочу долго оставаться. Поеду в любой город, где найдется подходящая работа…
— Обо всем этом, я думаю, мы поговорим дня через два-три, — возразил я. — Сейчас ты слишком возбуждена, и оттого…
— Я абсолютно спокойна, — перебила она меня. — Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что я действую в каком-то слепом порыве. Неужели тебе не ясно — я не хочу больше прятаться от очевидной истины, как это делала много лет. А она состоит в том, что нам не дано жить вместе. У каждого из нас свое понимание жизни, свои потребности, и они настолько различны, что при всем нашем старании мы не сможем достичь согласия. Я же сказала — ты плохо знаешь меня! Повторяю это еще раз. Конечно, мое влечение к танцу объясняется и внутренними причинами, потребностью души. Но если разобраться, откуда она, эта потребность, то… Впрочем, ладно, оставим этот разговор!
Она умолкла и некоторое время, закрыв глаза, думала о чем-то своем, но затем заговорила с еще большим жаром:
— Жизнь в браке вовсе не ограничивается физическими узами двух людей, а я уверена, что являюсь для него не чем иным, как средством удовлетворения телесных потребностей. Наверно, я никому не смогла бы высказать по-настоящему, как я — страдаю от этого, какой ничтожной и жалкой кажусь самой себе. И в то же время в нас постепенно гаснет даже простой физический пыл, который должны испытывать супруги друг к другу. Конечно, мы с ним муж и жена, но между нами давно уже нет того, что есть или что должно быть в настоящих супругах. А если сказать правду, так этого между нами и не было никогда. Мы только уверяли себя, что все это у нас есть, или тщетно пытались внести это в свою жизнь. Это не могло прийти!.. А потом в нашу жизнь вошел ребенок, но и он не принес с собой тех перемен, на которые мы надеялись, как на чудо. И если завтра у Аруна появятся братья или сестры, разве это что-нибудь изменит? И разве в таком случае не окажемся мы оба преступниками по отношению к своим детям? Не для того ли я с такой страстью упражняюсь в танце, чтобы в отчаянной усталости забыть себя, чтобы мои занятия оставили меньше досуга для бесполезных умственных и душевных терзаний?.. Нет, больше я не желаю жить в сплошном обмане! Чем скорей придет конец этой бессмысленной борьбе, тем лучше для нас обоих…
В зелени живой изгороди местами пробивались из почек крохотные свежие листочки, нежные и блестящие, как ртуть. Произнося свою исступленную исповедь, Нилима поминутно взглядывала в сторону кустарника, привлеченная то ли едва уловимым трепетом новых побегов, то ли смутным шуршанием опавших, гонимых ветром листьев. Вслух рассказывая мне свою жизнь, она, казалось, все время думала о чем-то своем, сокровенном, будто бы стоя в нерешительности на пороге между двумя мирами — внутренним и окружающим.
— И ты полагаешь, что окончательное решение пришло к тебе именно этой ночью? — спросил я.
— Нет, Мадхусудан! Оно пришло не сразу, оно складывалось на протяжении многих лет. А ночью… Ночью я все поняла окончательно. Конечно, было бы лучше, если бы это случилось много лет назад. Тогда нас обоих не мучили бы горькие сожаления о наших загубленные судьбах…
— Ты и в самом деле сожалеешь о своей судьбе?
Она резко вскинула голову, и снова ее брови задрожали от гнева.
— А ты считаешь, что мне не о чем жалеть? Разве ты не видел эти фотографии? Кто я была прежде и кто я теперь? Разве тут есть что-нибудь общее? Дело ведь не в возрасте, ты понимаешь…
Быстрым движением поднявшись со стула, она ушла в дом и скоро вернулась с ворохом фотографий в руках.