— Значит, и ты считаешь, что я все это подстроил нарочно? — В глазах Харбанса было невыносимое страдание. — И тебе тоже кажется, что я терзаюсь сознанием собственного ничтожества, что я обманул ее? Но ведь никто — ни ты, ни она и никто другой — не знает, что сейчас у меня на душе!.. Позавчера я ездил к политическому секретарю с твердым намерением отдать ему эти билеты.
— Но почему ты привез их обратно? Если уж он сам сказал тебе, что…
— Ха-ха! — воскликнул Харбанс, возвращаясь к обычному своему тону. — Это как раз то, чего не хочет понять никто из близких мне людей! Отчего бы, по-твоему, этот человек стал так благоволить мне? Речь идет не о последних днях, он давно уже старается хоть чем-нибудь да угодить мне. Но ради чего наконец?
— Ради чего же?
— Ради чего! Все абсолютно ясно. Я ведь говорил тебе, что они предлагают мне хорошую работу?
— Да, я помню. Но ты не сказал, в чем она состоит и чем тебе не нравится.
— Прекрасная должность, — ответил он. — И если смотреть на дело просто, у меня не должно быть никаких оснований, чтобы отказываться от нее. Освободилось место секретаря Центра индийской культуры, и его предлагают занять мне.
— Эге! — Я даже присвистнул. — Место секретаря Центра индийской культуры? Но какое отношение имеют эти люди к Центру индийской культуры?
— Какое отношение? — воскликнул Харбанс с явным возмущением. — Ты живешь в Дели и не знаешь, какое отношение имеют эти люди к Центру индийской культуры? А на чьи деньги основан этот центр? Кто определяет его политику, чьи руки держат бразды правления в нем? Тебе известно, сколько денег было отдано Шачи, чтобы заставить ее встать во главе этого центра?
— Но ведь…
Пораженный до глубины души, я не отрывал глаз от лица Харбанса.
— Что — «но ведь»?
— Но ведь Центр индийской культуры для того и создан, чтобы всячески поощрять развитие искусства и культуры в нашей стране… Я знаю, чем он занят, и не усматриваю в его деятельности ничего, что имело хотя бы отдаленное отношение к политике…
Харбанс с горькой улыбкой пожал плечами и некоторое время молчал.
— Ты журналист, — продолжал он наконец, — и знаешь, какое назначение имеют в политике так называемые «буферные государства». Так вот, подобные же «буферные конструкции» имеются и в области литературы, искусства и культуры. В том и заключается деятельность Центра индийской культуры, чтобы создать из литераторов, художников и артистов этакое «буферное общество», которое по меньшей мере не тяготело бы к противной стороне. Разве, по-твоему, эта деятельность, с политической точки зрения, не имеет большого значения? Именно для таких целей эти люди и ассигнуют средства еженедельнику «Калчер»[98], выходящему на английском языке, именно для того они каждый год и посылают кое-кого в заграничные поездки. Все это и составляет средства содержания особого «буферного государства» в нашей культуре. В принципе они готовы использовать для него любого человека, любое имя. Но есть люди, которые могут оказать им услуги иного, особого рода, вот они и вьются вокруг, надеясь прибрать их к рукам. Отчего, например, мне предлагают пост секретаря Центра индийской культуры?
— Отчего же?
— Как? Разве тебе не ясно, что я для них тоже подходящая фигура? Если принять во внимание должность, которую я занимаю сейчас, и ту работу… Ну что, ты совсем не понимаешь, в каком смысле я могу оказаться для них полезным?
Жаровня так раскалилась, что я вынужден был пересесть на другой стул.
— Так ты считаешь, что…
— Не я считаю, а так оно и есть на самом деле. Уж если я сам готов попасться на эту удочку, так мне ли не знать, в чем тут вся штука. Порой думаешь: ведь весь мир идет по этой мерзкой дороге, отчего бы и мне на нее не ступить? Мир же не переменится оттого, что переменюсь я сам! Сколько раз я убеждал себя: ну же, решись, возьми да и поставь без лишних слов свою подпись на пустой строчке с самым безобидным пунктиром, это так просто! Даже позавчера, когда я ездил к политическому секретарю, меня так и подмывало вынуть перо и… Но как только он заговорил об этом, что-то встало в горле — и все тут! Нет, это не по мне, не могу даже представить себя рядом с редактором журнала «Калчер», с Сушамой Шривастав и еще кое с кем из наших знакомых…
У меня вдруг пересохло во рту.
— Но как ты можешь говорить такое о Сушаме? — с трудом проговорил я.
— Ха-ха! — презрительно воскликнул он. — Мне ли этого не знать? Она ведь и со мной провела не один вечер. Одно время мне даже казалось, что между нами завяжется этакая, знаешь, интеллектуальная дружба. Но очень скоро я понял, чем все это пахнет. Мне кто-то сказал тогда, что Сушама построила в Карнале новый дом для своего отца. Но ведь я-то знал их капиталы! Спрашиваю: «С чего это вы вдруг разбогатели?» А она мне руку тихонько жмет и говорит: «Никогда и никому не задавай подобных вопросов!» Каково?