— Выходит, что он лучше всех нас, — сказала Нилима.
Я молча пил чай.
Из соседней комнаты вперевалку, протирая заспанные глаза, вышел Арун.
— Мамочка, — пробормотал он, обняв мать за шею, — где я спал сегодня?
— В доме бабушки, сынок, — ответила Нилима. Она посадила сына к себе на колени и принялась ласково приглаживать его волосы.
— А как же я оказался дома?
— Это утки, они посадили тебя к себе на крылья и спящего перенесли сюда.
— Ой, где же мои утки?
Арун поспешно сполз с материнских коленей.
— Гуляют во дворе, сынок.
— Ага! Ага!
Арун радостно захлопал в ладоши и выбежал из комнаты.
— Это ты купила ему уток? — с любопытством спросил я.
— Да нет же, ничего я не покупала! Вчера вечером мы с ним ходили в Джантар Мантар[100], а на обратном пути нашли их на улице. Видно, кто-то купил на ужин по случаю рождественского сочельника и по дороге обронил. Они были привязаны друг к другу за лапки и так ужасно крякали. Я боялась, что они попадут под колеса. Решила поднять их. Мы все-таки немного постояли там — надеялись, что вернется владелец. Но так никто и не объявился, пришлось взять их с собой. А Аруну того и надо — играл с ними, пока не уморился. Ну и хорошо, что нашлась забава, а то бы он весь вечер плакал и просился к отцу…
Держа обеих уток под мышками, вошел Арун. Присмиревшие птицы напряженно смотрели перед собой круглыми глазами. В комнате мальчик выпустил пленниц на свободу, и они, захлопав крыльями, забились под кровать.
— Прекрасные утки, их хорошо откормили, — сказал я. — Ты, наверно, приготовишь их гостям на новогодний ужин?
Едва успел я договорить эту фразу, как Арун набросился на меня и принялся отчаянно молотить кулаками по моим коленям. Наконец, оставив меня в покое, он подошел со все еще сжатыми в кулак ручонками к Нилиме и решительно объявил:
— Пусть только кто-нибудь посмеет тронуть моих уток! Убью!
Нилима обняла его и прижала к себе.
— Не бойся, сынок, никто твоих уток не обидит.
— Тебя я больше не пущу к нам, — сердито сказал мне Арун, поблескивая глазенками. Тогда я рассмеялся, схватил мальчика за руки, притянул к себе и расцеловал в обе щеки.
Осмелев, утки вышли из-под кровати. Арун высвободил ручонку из моей ладони, снова взял птиц под мышки и с торжествующим видом вышел из комнаты, то и дело поглядывая на своих любимиц и ласково причмокивая губами.
Солнечный луч уже спустился со стены на пол. Я взглянул на часы и встал со стула.
— Пожалуй, мне пора, — сказал я. — Буду собираться.
Через минуту я был совершенно готов, Харбанс все еще спал.
— Разбудить его? — спросила Нилима.
— Нет, пусть отоспится как следует, — возразил я. — Он знает, что ты здесь?
— Нет еще. Я не хотела ему мешать. Но если хочешь, я его разбужу.
— Нет, нет, пусть отдохнет.
Вошел Банке, держа в руках корзину с овощами.
— Как, ты уже сходил на рынок? — удивленно воскликнула Нилима. — А деньги? Я даже не успела дать их тебе! Чем ты платил?
— Вчера младшая госпожа дала мне пять рупий, — с готовностью объяснил Банке, поставив корзину на пол и запустив руку в карман. — Я и вчера покупал овощи, потом лекарство для господина. Еще пачку сигарет для него же. Вот, осталось пять или шесть ан.
— Возьми их себе, — сказала Нилима. Она вышла в соседнюю комнату и вернулась оттуда с сумочкой в руках. Достав бумажку в пять рупий, Нилима протянула ее Банке. — Когда пойдешь к младшей госпоже, верни ей эти деньги.
Она посмотрела на меня.
— Может быть, сначала позавтракаешь?
— Господин Сурджит приглашал их завтракать к себе, — поспешил сказать Банке.
— Ист, нет, спасибо, я очень спешу, — ответил я. — Правда, у меня сегодня свободный день, но редактор просил зайти к нему в девять часов. Значит, важное дело. Пожалуйста, передай и Сурджиту мои извинения.
Весь предыдущий день я так и не смог встретиться со своим шефом. Когда я вернулся в редакцию после телефонного звонка Шуклы и разговора с Нилимой в доме ее матери на Хануман-роуд, он был занят какими-то делами и велел позвонить ему через полчаса. Но вскоре он и вообще куда-то уехал. Вечером я получил вторую редакторскую записку с приглашением зайти к нему для разговора в девять утра. И вот теперь я входил в его кабинет, раздираемый всяческими догадками и опасениями. Редактор что-то диктовал стенографисту. Сделав мне знак присесть и подождать, он еще некоторое время продолжал свое дело, а я рассеянно, с бьющимся от волнения сердцем озирался по сторонам. Когда стенографист вышел из кабинета, редактор положил локти на стол и сказал:
100