Честно сказать, я не находил приятной ее фамильярность в отношениях с Харбансом. До этого я вообще никогда не слышал, чтобы индийская женщина была с мужем на «ты», и куда более естественно звучало для меня в ее устах при обращении к мужу наше традиционное «вы» (или, в его отсутствие, «они»), выражающее, на мой взгляд, тонкую деликатность или, если хотите, известное расстояние между супругами. Но спорить с Нилимой не было смысла.
— Прекрасно, — шутливо согласился я, — впредь я постараюсь быть не столь вежливым с вами.
— Между прочим, одна ее картина недавно получила особую премию на бомбейской выставке, — заметил Харбанс, по всей видимости не желавший обрывать нить разговора о живописи.
— Ну так что? — возразила Нилима. — Все равно я знаю, что художницы из меня не выйдет.
— А все-таки не могли бы вы показать одну-две картины? — спросил я. А про себя подумал: вдруг они мне не понравятся, что тогда я скажу?
— Послушай, я ведь уже предупредила, что не люблю эти бесконечные «вы, ваши»! — напомнила она снова и добавила: — Будь у меня что показывать, я не стала бы упрямиться.
— Но вы…
— Опять?
— Хорошо, ты. Покажи мне хоть что-нибудь из своих работ.
— Но мне и вправду нечего показывать! — Нилима, словно в порыва отчаяния, откинулась на спинку кресла. — Если, конечно, не считать той картины, которая получила премию. Но сейчас она в Бомбее. Вот вернут ее нам, тогда обязательно покажу.
— Ты скромничаешь, или же…
— Вот еще! Скромность! — воскликнула она. — Понятия не имею о подобных фальшивых вещах. Между прочим, за это Харбанс и сердится на меня.
Харбанс вдруг помрачнел. Я не мог понять почему — ведь, кажется, мы говорили о предмете, который должен был возбудить в нем особый интерес. Но он, напротив, словно бы брезгливо отгородился от всего, что происходило в этой комнате, и в своих мыслях умчался куда-то далеко — туда, где, видимо, было нечто неведомое нам, мешавшее ему вернуться в наше общество.
— Хорошо, об этом когда-нибудь в другой раз, — охотно согласился я, готовя почву для прощания. — Время и без того позднее.
— Конечно, конечно! Приходи к нам еще, я покажу все, что сделала, — сказала Нилима. — Сам увидишь, права я или нет. Но раз уж Хаби решил, что я должна сделаться художницей, мне остается, волей-неволей, исполнять его желание.
Собираясь встать с места, я сплел пальцы рук и посмотрел на «Хаби». Поди знай, что такое это «Хаби», — то ли сокращение от английского husband[21], то ли от имени Харбанс! На лбу Харбанса обозначились резкие складки. Я хрустнул пальцами и поднялся.
— Ну что ж, мне пора. Я провел у вас чудесный вечер. Первый раз за все время по-настоящему ощутил себя в Дели.
— А разве ты не посидишь еще с нами? — спросила Нилима.
— Вот пришлось бы тебе самой хоть разок возвращаться домой в такой собачий холод, так поняла бы, можно ли ему еще посидеть у нас, — без видимой причины раздраженно возразил Харбанс. — Тебе что — мало того времени, которое уже потратил на нас добрый человек?
И опять я не мог понять: от души это говорилось или с иронией? Но, по крайней мере, было совершенно ясно, что я избрал самый подходящий момент, чтобы ретироваться.
Когда, миновав ворота, мы вышли на улицу, Нилима предложила:
— Ну, давай придумаем, как сделать, чтобы нам почаще встречаться. Ты согласен?
— Ну да, конечно! Мы непременно будем встречаться! — воскликнул Харбанс, подражая ее тону. — Можно подумать, что у людей иного дела нет, как только все вечера просиживать в кафе, подобно тебе и твоим друзьям.
— Ничего, когда-нибудь встретимся, — пробормотал я, желая загладить возникшую неловкость, и направился к двери. Но едва я сделал несколько шагов, Харбанс окликнул меня:
— Слушай-ка, возьми мой пуловер. Все-таки очень холодно.
— Ничего, не замерзну, — отговорился я и, помахав, им рукой, пошел дальше.
На автобус я не попал. В те дни скутеры были еще редкостью, да и в кармане моем беспомощно звякали лишь мелкие монеты, за которые я не мог нанять даже тонгу[22]. Впрочем, ни один извозчик и не согласился бы везти единственного седока в этакую даль. Я плохо знал дорогу, на улицах же, по позднему времени, было столь пустынно, что полагаться на помощь прохожих почти не приходилось, да и я не считал необходимым обращаться к ним с расспросами, с детства привыкнув доверять собственному чутью. Но тут оно меня подвело — вместо Челмсфорд-роуд я по ошибке свернул на Панчкуйян-роуд и шел по ней довольно долго, однако ожидаемые мною яркие огни вокзала Нового Дели все не появлялись. В конце концов пришлось все же обратиться за помощью к одному из запоздалых прохожих, я понял свою ошибку и свернул на Беард-роуд, которая вывела меня прямо к вокзалу.