— Каким-то образом я внезапно ощутил, что мир, Вселенная устроены правильно и разумно. И все, что было и будет, — тоже разумно. В моем видении произошел некий перелом, сдвиг. Сейчас я постараюсь объяснить вам… Мне всегда представлялось, что мир — это бесконечность стеклянных кирпичиков. Их едва можно разглядеть… Я видел лишь их грани, но как-то смутно… только чуть заметные призрачные контуры.
— Обычно я воспринимал эти кирпичики в виде искривленной стены — словно Бог, сложивший ее, был под хмельком. Но сейчас я увидел, что кирпичи сдвинулись и поверхность кладки стала ровной. Вселенная не выглядела больше наспех построенным зданием, способным вызвать у зрителя лишь осуждение.
— Я был вне себя от счастья. Мне удалось, пусть на миг, заглянуть в основы мироздания, проникнуть сквозь внешний слой штукатурки, небрежно нанесенной на стены, и увидеть их гладкими и ровными.
— Теперь я знал, что мир устроен стройно и разумно, что у меня есть в нем свое место. Оно определено точно и правильно. Да, я — живое существо, но я еще и один из кирпичиков, что лежит на уготованном ему месте. Вернее сказать, я осознал себя на своем месте. До этого мне казалось, что я так и не нашел его… что я выбиваюсь из стены Мироздания. Да и как могло быть иначе, если все кирпичики сложены в беспорядке? В этом заключалась моя ошибка. Все на свете имеет свое, уготованное ему место… Я был счастлив. Порядок и гармония мира внезапно открылись мне.
— И как долго длилось это ваше состояние? — спросил Нур.
— Несколько минут. Но весь день я чувствовал себя прекрасно! Когда же я снова попытался повторить это… это откровение… ничего не вышло. Я продолжал жить по-прежнему. Мир вновь стал созданием неумелого строителя… вернее — злого обманщика. Но были и еще моменты…
— Другие случаи?
— Да. Второй раз это произошло под воздействием марихуаны. Я все-таки выкурил за свою жизнь полдюжины сигарет с травкой… Это случилось в 1955 году, еще до того, как молодое поколение повсеместно пристрастилось к наркотикам. В те времена марихуану и гашиш потребляли лишь в больших городах и только в богемных компаниях. Ну, еще среди черных и цветных в гетто.
— Мы с женой жили в Пеории, штат Иллинойс, и встретили там одну супружескую пару, типичных выходцев из Грин Вилледж. Они уговорили меня попробовать марихуану. Мне не хотелось. Я представлял, как нас схватит полиция… потом — скандал, суд, суровый приговор, тюрьма… Что станет с нашими детьми? Но алкоголь добавил мне храбрости, и я предался греху. Делая первые затяжки, я безумно волновался. Но вот это произошло — и ничего страшного не случилось.
— До того вечера — как, впрочем, и потом — я не испытывал тяги к наркотикам. Но в тот раз мир представился мне раствором, насыщенным мельчайшими кристалликами. Вновь произошел какой-то сдвиг в сознании. Кристаллики зашевелились, заметались и начали мало-помалу выстраиваться в определенном порядке, будто ангелы на параде. Но этот порядок был бессмысленным… вернее, не столь разумным, как в первый раз. Я не ощущал в нем своего места — места, казавшегося справедливым и естественным.
— Ну, а третий случай? — заинтересованно спросил Нур.
— Тогда мне уже исполнилось пятьдесят семь. Я был единственным пассажиром воздушного шара, парящем над кукурузными полями Иллинойса. Солнце садилось, яркий свет дня понемногу тускнел. Мы парили в недвижном воздухе словно на ковре-самолете. Знаете, если в открытой гондоле зажечь свечу, даже при сильном ветре она не погаснет и будет гореть так же ровно, как в наглухо изолированном подземелье…
— Внезапно мне начало казаться, что солнце вновь встает над горизонтом. Все вокруг зажглось ярким слепящим светом — и он исходил от меня! Я превратился в пламя, и мир воспринимал мой свет и тепло. Спустя секунду — может быть, позже, — свет исчез… он не побледнел, не обесцветился, а просто исчез… Но прежнее ощущение вернулось ко мне… то, самое первое… Мне казалось, что мир, разумен и упорядочен, и все, что происходит со мной и любым другим человеком — естественно и закономерно.
— Пилот ничего не заметил. Очевидно, внешне транс никак не проявился… Тот случай был последним, Нур.
— Эти мистические откровения, по-видимому, не имели большого влияния на вашу жизнь? — спросил араб.
— Вы имеете в виду — стал ли я лучше? Нет… Пожалуй, нет.
Нур задумчиво потер лоб.
— Эти эпизоды напоминают мне то, что мы называем «таджали», откровение… Однако они отличаются от истинного таджали, ибо проявились случайно, а не в результате осознанного стремления к самосовершенствованию. Да, у вас были ложные откровения.
— Значит, я не могу испытать настоящего?
— Конечно, можете — и в самых различных формах.
На миг воцарилось молчание. Закутанный в покрывала Фарингтон что-то пробормотал во сне.
Неожиданно Фригейт спросил:
— Нур, меня давно мучает вопрос… не возьмете ли вы меня в ученики?
— Почему же вы не задали его раньше?
— Я боялся отказа.
Вновь молчание. Нур смотрел на альтиметр. Погас заворочался, открыл глаза и потянулся за сигаретой. Он чиркнул зажигалкой, и мелькнувший огонек отбросил странные блики на темную физиономию свази, исказив привычные черты, превратив его лицо в маску священного ястреба, высеченного из черного дерева резцом древнеегипетского скульптора.
— Так что же? — у Фригейта дрогнул голос.
— Однако вы всегда считали, что способны сами прийти к истине.
— И я никогда не доходил до конца… я был слишком пассивен, меня носило, как воздушный шар. Обычно я принимал жизнь такой, какой она была или представлялась мне. Лишь временами меня охватывала тяга приобщиться к какому-либо учению, доктрине или религии. Но она проходила — рано или поздно, — и я вновь искал желанную цель. Так, день за днем, я плыл по течению, проклиная свою лень.
— Вы пытались достигнуть отрешенности?
— Да… Хотя бы в интеллектуальном отношении… несмотря на обуревавшие меня страсти.
— Чтобы обрести полную отрешенность, нужно освободиться и от эмоций, и от интеллекта, что выглядит нелепо… — Нур помолчал, потом остро взглянул на Фригейта. — Если я возьму вас в ученики, вы окажетесь в моей власти. Готовы ли вы к этому? Например, если я попрошу вас выпрыгнуть из гондолы, вы подчинитесь?
— Нет, черт возьми!
— Но вы должны! Теперь представьте, что я заставляю вас совершить то, что в интеллектуальном и эмоциональном смысле равно такому прыжку… то, что покажется вам умственным или эмоциональным самоубийством…
— Пока вы не скажете, что именно, я не могу ответить.
— Ладно. Я никогда не отдам такой приказ, пока не пойму, что вы готовы его выполнить. Если это когда-нибудь произойдет.
Погас выглянул в дверь.
— Там какой-то свет! Он движется!
Фригейт и Нур подошли к нему. Разбуженные восклицанием свази, Фарингтон и Райдер, вскочив, прильнули к иллюминаторам.
Вдали, высоко в небе, вырисовывался продолговатый силуэт.
— Это дирижабль! — воскликнул Фригейт.
О чудо! Самая необычайная встреча, которая могла произойти в мире Реки!
— По-моему, я вижу носовые огни, — заявил Райдер.
— Он не из Новой Богемии, — уверенно сказал Фригейт.
— Значит, в долине есть еще одно место, где используют металл, — голос Нура был спокоен.
— Если только эта штука не создана Ими, — предположил Мартин. — Однако вряд ли Их аппарат оказался бы похожим на земную конструкцию.
Один из бортовых огней мигал. Присмотревшись, Фригейт произнес:
— Это азбука Морзе!
— Что они сообщают? — спросил Райдер.
— Но я не знаю кода! — Фригейт был в отчаянии.
Нур отошел от двери, вернулся к нагревателю и приоткрыл вентиль. Ничто не нарушало тишины, слышалось лишь тяжелое дыхание людей. Огонек продолжал мигать. На двадцать секунд Нур увеличил пламя горелки, потом вновь шагнул к дверям и, внезапно застыв, бросил: «Тише!» Все с изумлением уставились на него. Мавр склонился над отводными трубками.