— Жених? — перемогая смущение, спросил он.
Она не ответила, даже не улыбнулась. И то радости — чужого мужика обихаживать.
— Щит подготовьте, — распоряжался снаружи доктор. Ему что, щит дадут, как богатырю из синемы, Илье Муромцу? Придумают же.
Чувствовал он себя гостинцем, что в городе продавали: безделушкой, завернутой в цветную или серебряную бумагу, перевязанной ленточкой, пахнущей сладкими духами, он раз такой Матрене привез, давно, та обрадовалась, известно, баба. Ему сейчас — обрадуется? Опять он спешит.
— Видишь, Евтюхов, как вокруг тебя вся медицина вертится? — Доктор стоял перед ним, улыбаясь, ефрейтор уловил запах спирта. Выпил, наверное. Хорошему человеку почему не выпить? Но стало неприятно, ну, как пришлось бы с раной попасть к доктору сейчас, под пьяные руки?
— Вижу.
— Сейчас мы отправляем тебя… в госпиталь… Должен был из Патриотического взвода офицер подойти, да опаздывает, а времени мало. Потому я тебе скажу. Значит, ранение твое серьезное, и от воинской службы тебя освободят, это точно. Но как освободят, с какой пенсией — от тебя зависит. Спрашивать будут, начальство, газетчики, кто еще — ты веди себя как положено. Вражья пуля, мол, и все тут. Германца ругай, на начальство уповай, глядишь, медаль заслужишь. В общем, взрослый человек, тебе сколько, двадцать пять?
— Двадцать три года, господин доктор.
— Да… Видишь, двадцать три, не юноша. Беречься… Беречься нужно… — Он думал, что бы еще сказать, но только повторил: — Беречься…
— Я понимаю, господин доктор.
Запыхтел снаружи паровичок.
— Готов экипаж, — С облегчением, показалось Евтюхову, доктор вышел из палатки. — С раненым осторожно, везти мягко, не трясти. Щит готов?
— Так точно, ваше благородие!
Санитары (наконец-то мужики, где ж вы раньше были?) переложили его на жесткие деревянные носилки и понесли в экипаж. Жесткие — он рукой ощупал, а так — все равно, телом не чувствовал. Носилки закрепили на хитрой системе подвесок, с пружинами.
— Генералом поедешь, видишь? — Один из санитаров закрепил ремни, которыми его удерживало на носилках. — К поезду подвезем, в вагон устроим. Удобно?
— Удобно, — согласился Евтюхов. Действительно, было удобно.
Голос, чистый, ясный, объявил новый забег. Отличные громкоговорители, не чета прежним. По крайней мере, акустики слово сдержали. Нужно будет поощрить. На полную катушку, чего уж. Заслужили. Пусть попасутся на воле.
— Боюсь, не справлюсь я, — вздохнул Иван.
— Справитесь, я совершенно в этом уверен, — успокоил его Гагарин, скрывая усмешку. Оба мы не верим в то, что говорим. Ты, мил человек, думаешь, что не только Борцовской академией — Россией можешь заправлять. А я б на тебя табачную лавку не оставил. Впрочем, лавку бы оставил.
— Разумеется, он справится, — Князь Львов закивал головой, легкий пушок, остаток былой шевелюры, едва не слетел окончательно. — Вы же у нас — богатырь богатырей, кому как не вам воспитывать смену.
— К тому же, дорогой господин Поддубный, вам будут помогать. Всякие мелкие, пустячные вопросы возьмут на себя помощники, весьма квалифицированные, смею вас уверить. Вам же предстоит, так сказать, общее руководство, — Гагарину надоело уговаривать. Ну, чего кочевряжится. Дают — бери, пока дают.
— Мы работы не боимся, — Поддубному не понравилось упоминание помощников. Свадебным генералом он быть не хотел, петрушкой на руке того же Гагарина. Если академия — так вся его, целиком. Другого найти — не смогут. Другого такого нет. Один Поддубный на свете. А начальников, да хоть начальников и Тайного приказа, он перевидал много. Особенно Тайного приказа. За пять последних лет Гагарин — третий. Правда, этот, похоже, сидит крепко. Его сердить не след. — Если доверит страна, что ж, буду работать. Надо, значит, надо. Согласен.
— Мы не ожидали от вас другого ответа, — одобрительно произнес князь. Он искренне считал, что без его участия не было бы ни академии, ни этого стадиона, ни физической культуры вообще. Эх, князь, князюшко, не дал бы наш приказ добро, а к нему сто тысяч в придачу, и что бы ты делал в своем Олимпийском комитете?
Гагарин мысленно поставил галочку в сегодняшнем списке — так, еще одно дело сделано.
— Распоряжение об основании Академии борьбы и о вашем назначении опубликуем на днях, а пока позвольте поздравить вас неофициально, — Он пожал руку борца, — По этому поводу не грех бокал-другой опрокинуть, не возражаете?