— Отчего же, очень даже можно. — Князь пытался имитировать модную нынче простонародную манеру речи. — Это мы завсегда согласные.
Поддубный просто кивнул. И чего это князь подличает перед Гагариным, подделывается под него? Никогда своим не станет, хоть водку пить будет, хоть материться прилюдно. Да и ни к чему это князю. Кто его тронет? Нет, тронуть можно, тронуть — тьфу, взял и растер, но надо же уважать себя, свое имя. Иначе как же тебя другие уважать будут?
— Тогда пройдемте… в буфет… — рассеянно предложил Гагарин. Он, напротив, не видел в попытках князя опроститься ничего зазорного. Понимает князь сегодняшнюю политику. Дипломат. Подумал без раздражения, зависть его ко всяким «благородным» последнее время поутихла, он порой ловил себя на мысли, что неплохо бы и самому к поместью добавить и титул, но не торопился, а сейчас и вообще не до этого. Хотя скоро, скоро…
Забег закончился, скороходы уступили место прыгунам. Они поднялись. Хорошо здесь, в особой ложе, но пить на виду нельзя. Сухой закон есть закон. В буфете находились практически все зрители особой ложи — дипломаты, олимпийские бонзы, свои. Своих осталось немного.
— Позвольте представить вам руководителя Борцовской академии, нашего прославленного богатыря Ивана Поддубного! — на правах хозяина оповестил о решении присутствующих Гагарин.
— Ура! — это свои. Иностранцы реагировали сдержаннее.
Ничего, пусть видят — глава Тайного приказа занят всякими пустяками. Значит, в Багдаде все спокойно. Фразу эту Гагарин вычитал в какой-то книжке, и она полюбилась настолько, что он не расставался с нею много лет.
Подскочил лакей с подносом. Они взяли бокалы — свои, Гусевские, князь произнес здравицу Поддубному.
— Куда французским винам до наших, крымских! — Князь Львов прищурил глаза, изображая восхищение. Врет, врет князюшка, иначе зачем бы хлопотал о ящике «клико». Для представительства, держи карман шире. Гагарину же вино вообще было безразлично. Не то чтобы он был поклонником белой головки, как многие, — патриотично и сердито, просто каждая минута на счету, расслабляться некогда. Вот и сейчас он едва пригубил и отставил бокал. К нему подходили, о чем-то спрашивали, он также что-то отвечал, иногда шутил, просто, незатейливо, как раньше отвечал на вопросы о родстве с теми Гагариными — даже не однофамилец, — дипломаты вежливо улыбались и отходили, неужто и вправду думали, что с рук его кровь капает — он видел карикатурку на себя в одной из газетенок — вражьих, нейтралы позволить не могли, карикатурна, как ни странно, ему польстила, он любил, когда его боялись— отходили и переговаривались о чем-то вполголоса. Потом послушаем, что они наговорили. А не услышим — шалишь, акустики, будет вам воля, ждите.
Они с князем отошли к окну — широкому, в стену. Отсюда арена была видна не хуже, чем из ложи, зато их видеть не мог никто — хитрое стекло укрывало от ненужных взглядов. Львов продолжал нести вздор, приходилось поддерживать разговор — знал, что позже иностранцы будут жадно расспрашивать князя, о чем говорил Гагарин, а потом делать глубокомысленные заключения о возможных изменениях в политике России на основании этих дурацких расспросов. Сегодня же и отобьют молнии. Давайте, давайте. Капля не то что камень, — железо точит.
— Ах, как прыгнул, как прыгнул! — восхищенно чмокал губами князь. Прыгун действительно выделялся — пролетал над планкой спиной. Фокусник. Шею не сверни, дружок.
Поддубному было скучно. Ну, поздравили с академией, а дальше? На что ему тут болтаться? Поговорить не с кем, разве со Львовым, так занят князь, все с кем-то болтает, болтает. Уйти потихоньку? Уйдет Гагарин, следом можно. Выступать больше не придется, разве под маской. Да нет, какое… Все силы уйдут на борьбу под ковром. Ничего, отвесит макарон для начала, а там поглядим.
Богатырские игры шли своим чередом. До полудня он побудет, а там и откланяться можно. Слишком долго оставаться тоже не след. Гагарин скосился на часы. Недолго годить.
Обычные праздные разговоры. Ах, умницы. Откуда и берутся такие, сытые с рождения, довольные собой донельзя? Прелесть, не люди. Досадно было бездарно терять время, а приходится.
— Вас, ваше превосходительство, просят, — неслышно прошептал свой. Кого нанесло?
Гагарин посмотрел в угол. Лаврецкий! Никак, срочное дело. Чье только, приказа или…
Он извинился перед очередным собеседником (Австралия, хозяйка прошлой Олимпиады, далеконько), прошел к столику. Все смотрели на него.