— Ну-с? — Гагарин смотрел на аккуратный пробор ротмистра. Никакой перхоти. Вот этому он завидовал искренне. Это не отнять. Чем только ни мыл он свою голову, патентованными средствами лучших фирм, народные рецепты практиковал, вплоть до мази на курином дерьме, а результат — на плечах. А вы гильотинкой, гильотинкой…
— Срочное донесение, — вполголоса проговорил ротмистр. — Я взял на себя смелость побеспокоить вас здесь исключительно из-за важности происходящего.
Показалось, в голосе Лаврецкого издевка. Чуть-чуть, едва слышно. Как всякий заместитель, ротмистр полагал, что начальник у него бездельник и ничтожество, а весь приказ только благодаря князю Лаврецкому и не развалился. Гагарин нахмурился.
— Вы… к делу поближе.
— Из Таллинна сообщают. По мнению наших людей, Вабилов крайне ненадежен. Анализ поведенческих реакций вкупе со скрытой регистрацией вегетативной деятельности… — Лаврецкий щеголял своими университетами, умные слова перли из него, словно дерьмо из поносной свиньи. Созрел, милый. Не терпится свалить начальника, да? Не удержался, прибежал, чтобы потом сказать — предупреждал, наверное, и рапорт готов, мол, небрежение господина Гагарина привело к такому повороту событий, при котором ущерб международной репутации России… Гагарин запутался во фразе, досадливо поморщился. Ротмистр понял по-своему: — Еще не поздно отменить церемонию. Внезапная болезнь… или несчастный случай… Выбор широк.
— Послушайте, я ведь вас просил — беспокоить меня только в самом крайнем случае. Я ведь сюда не развлекаться пришел. Своим появлением вы нарушаете протокол. Извольте заниматься делом, — Он заметил удовлетворение в глазах Лаврецкого. Точно, побежит донос писать.
— Я считал своим долгом доложить об открывшихся обстоятельствах… — Ротмистр встал, поклонился и с достоинством удалился. Придется нового заместителя подыскивать раньше срока. Кирка, тачка — вот, что ждет тебя, любезный Гедиминович. Посмотрим, поможет ли в руднике твое гедиминство.
Гагарин знал, что ничего ротмистру сделать не сможет — пока. У князя обширные связи, а портить отношения с аристократией теперь не поощрялось. Правда, времена меняются. И сегодня Камчатка для Лаврецкого стала ближе, немного, но ближе.
— Что-нибудь важное? — Только наивный Львов мог задать такой вопрос главе Тайного приказа.
— Нет, князь. Рутина, пустяки.
— Господин Абрахамсон, председатель международного олимпийского комитета, хочет переговорить с вами, вот я и испугался, вдруг неотложные дела вынудят вас срочно уйти.
— Уйти мне придется, к сожалению, но время пока есть. Давайте вашего Абрахамсона, — Гагарин приветливо улыбнулся князю, пусть видят — никаких важных дел у него действительно нет, все внимание Тайного приказа отдано попечительствуемой физической культуре.
Председатель Олимпийского комитета говорил по-русски плохо, извинился и залопотал по-своему, Львов переводил. Празднество произвело на него незабываемое впечатление, и он считает, что олимпиада тридцать шестого года обязательно должна состояться в России, в Петрограде, он приложит все усилия и прочее и прочее… Оставалось соглашаться и надеяться, что спортивный лорд не видит, как ему все это безразлично. Олимпиада, игры, все, что казалось важным еще три месяца назад, теперь просто вызывало недоумение. Господи, какая ерунда… Гагарин горячо поблагодарил за высокую оценку его усилий и заверил, что в ближайшее время будет построен гребной канал, превосходящий всё, существующее доселе. Разошлись довольные друг другом.
Лернер переоделся в домашнее, костюм, заношенный до блеска, с заплатами на локтях и пузырями на коленях. Старый костюм, шился… Не так уж часто он шьет, можно и вспомнить. В Брюсселе? Нет, в Лондоне. Не к съезду, нет, просто при переезде пропал багаж. Пропал, сэр. Мы приносим извинения, такого раньше не случалось, компания готова возместить ущерб… Пришлось шить срочно и дешево, надо было в чем-то выступать, не в дорожном же. Самое забавное, что багаж вскоре сыскался, ах, недоразумение! Они с Надей долго гадали, чья это работа, охранки или партийных соратников. Мелочность и бессмысленность выдавали своих, возврат вещей — охранку. Сошлись, что и вправду вышло недоразумение.
Костюм оказался паршивым, как всякая дешевая вещь, и почти сразу был переведен в затрапез.
Ходики на стене стучали громко, представлялось, что это дятел долбит сук, на котором сидят нынешние мелкие тактики, кусошники, смердящие блудословы, но помогало мало — голова болела.
Скрипнула дверь. Надя пришла.