— Я хочу сфотографировать звезды, — отвечая на невысказанный вопрос, принц аккуратно складывал пластины в специальный сак, — Есть красные звезды, почему бы не быть и черным? Я тебе не показывал — этой весной я приобрел десятидюймовый рефлектор ньютоновской системы. Он не здесь, в Ольгино. Купол поставил небольшой, часовой механизм. Не Пулково, конечно, но если дело пойдет, я в нашем имении в Гаграх построю настоящую обсерваторию, поближе к низким широтам. Или, — он усмехнулся, — на новых землях.
— Астрономия? Я не думал об этой области применения эмульсии. Замечательная идея, — сказал с воодушевлением Константин. Воодушевление было несколько нарочитым, но все-таки… Звезды — это объяснимо. Раньше у принца тоже был телескоп, не десятидюймовый, а поменьше, любительский, на массивной треноге, с объективом-линзой, он помнит, как впервые увидел огромную луну, испещренную кратерами, кольца Сатурна, мириады звезд Млечного Пути. Казалось, век не налюбуешься. Но в городе с его вечно блеклым небом фантазии насчет ночей звездочета забывались. Многое забывалось.
— Время позднее, ты, полагаю, устал? — принц не спрашивал — утверждал, — Отдыхай. Генрих говорит, ты спозаранку ему рыбалку обещал?
— Обещал, — Константину завтрашняя рыбалка казалась уже излишней, но слово есть слово, — Утро теперь позднее, не июнь. Половим рыбку, не опоздаем.
— Надеюсь. Давно не ел казацкой ухи. Ах, досадно… — Принц с огорчением посмотрел на часы. — Совсем мы тут обо всем забыли.
— О чем? — Константин недоуменно смотрел на Петра Александровича. Никаких дел на нынешний вечер сегодня не планировалось. Ни игр на свежем воздухе, ни шарад, ни постановки живых картин. Все осталось далеко-далеко.
— Сегодня же Вабилова награждают. Нет, никак не успели, пропустили безнадежно.
— Завтра в газетах прочитаем, — Константину стало совестно. Вот Петр Александрович, немолодой человек, а радуется за Вабилова, гордится, а он? Завистлив, завистлив человек, он, и вспомнив, стал бы включать радиоприемник — вопрос.
— Газеты… Газеты напишут…
Константин разделял нелюбовь принца к нынешней прессе. Сплошной официоз, ни одного живого слова. Величие русской души, миссия освобождения славян, благоденствие народа при неусыпном попечительстве мудрой власти. Победные реляции с фронтов. И о погоде. О погоде тоже врали безбожно, но без той угодливости и раболепия, как об остальном. Meнее гнусно.
— Ее, наверное, на граммофон записали, речь. Услышим, думаю. И синема — хроника… Консервированные новости. — Принц закрыл сак. — Ты иди, что тебе меня ждать. Я, может, совсем эту ночь спать не стану. Значит, проявить пластины следует до завтрашнего полудня?
— Чем скорее, тем лучше. Раствор для проявления я приготовил, он двойного действия — сразу и фиксирует. На десять минут нужно погрузить пластинку.
— Я помню, Константин, спасибо! — Принц составил точную, по пунктам, инструкцию для себя.
Много, много на небе звезд. И места много для черных, невидимых. Опять же, пылевые туманности…
— Реактивов хватит на двадцать дюжин. Экономить бессмысленно, даже и в сухом виде храниться долго не сможет — месяц максимум.
— Месяц — срок большой. Ну, хорошо. Ты порыбачь, отдохни, думаю, сейчас здесь куда безопаснее, чем в столицах.
— Безопаснее?
— Ты, похоже, и позабыл, что идет война.
— Я не совсем вас понимаю, Петр Александрович, война войной, но — столицы? У Коминтерна практически нет воздушного флота, и бомбежек больше не боятся самые опасливые старушки.
— То старушки. Члены государственного совета покинули Москву, тебе это ни о чем не говорит?
Вот они, телефонные переговоры.
— Не в первый раз.
— Да? Когда же еще совет радовал москвичей своим отсутствием?