— Простите, — товарищ директора по науке взял себя в руки. — Что-то я не того наговорил.
— Ничего страшного. Значит, утечка сведений отсюда исключается?.
— Во всяком случае, я не представляю такой возможности. А что, имеет место?
— Имеет. Только это секрет.
— Понимаю… — Семеняко посмотрел на санитарного ответственного.
— Он допущен, — успокоил магистра Шаров. Бо-ольшой такой секрет, секрет на весь свет.
— Если вы хотите видеть академика…
— Хочу? Это моя обязанность. Все, что я делаю здесь — обязанность. Здесь и в любом ином месте.
— Тогда позвольте мне представить вас академику. Ваш провожатый… Академик иногда бывает резок.
— Я подожду вас в музее, — с готовностью согласился Зарядин, — Он здесь, рядышком, в фойе конференц-зала.
Академик Шарова не узнал. Еще бы. Сколько лет прошло — пятнадцать? Нет, двадцать один. Не люблю арифметику. Слишком точная наука.
— Пополнение? На укрепление научных сил?
— Нет, — поспешил представить Шарова магистр.
— А… Департамент… Наукой заинтересовались?
— У нас всем интересуются.
— Широкий профиль? Похвально, похвально. Может быть, просветите старика, а то бьюсь-бьюсь который год, а до сути добраться не могу.
— К вашим услугам. Если вопрос мне по силам.
— По силам, по силам. Вы ведь доки. Так вот: почему Луна не из чугуна?
А он шутник, академик. И даже фрондер — вместо обязательного портрета Ломоносова повесил англичанина.
— Интересуетесь? Это сэр Исаак Ньютон. Не последний человек в мире науки, поверьте.
— Нисколько не сомневаюсь.
Портрет был неплох. Настоящий портрет, не олеография. И смотрел сэр Исаак с грустью — вот и ему пришлось хлебнуть Марса. Не думал, не гадал, и надо же… От сумы, тюрьмы и Марса никогда не зарекайся. Действует атмосфера кабинета. Раньше, двадцать лет назад, попасть в лабораторию Леонидова было мечтой любого студента, легенды о Леонидовских пятницах ходили самые невероятные. Сбылась мечта. Как всегда, не так и не тогда.
— Ну, капитан, что в вашем департаменте насчет Луны решили?
— Луны? А зачем ее из чугуна делать? Непрактично. Тяжелой Луне никак нельзя быть, оторвется от хрустального свода, двойной ущерб: в небе дырка и на Земле что-нибудь раздавит. Да и чугуну столько не отлили, на целую Луну. На месяц разве, и то на самый узенький.
— Удовлетворительно. С двумя минусами за избыточность аргументов. Что на этот раз заинтересовало ваш департамент?
— А мы всем интересуемся, кто знает, что в жизни пригодится. Позавчера перемещением, вчера русином, завтра, может быть, свойствами урана… — Шаров заметил, как улыбнулся сконфуженно Семеняко. Ничего, ничего, все может быть, и уран на что-нибудь да сгодится.
— Так чем могу служить?
— Пока не знаю, — честно ответил Шаров.
— Знать вопрос — все равно что знать ответ, — назидательно произнес академик, — Может быть, вас интересует теория поля? Или наличие электрических разрядов в атмосфере Марса — мы тоже прикладной тематики не чураемся? Такой громоотвод соорудили, только сверкни где молния. Будете снаружи, обязательно полюбуйтесь.
— А что, есть молнии?
— Марсианские. По мощности — миллионные доли земных. Впрочем, все отчеты регулярно передаются по инстанциям.
— Пожалуй, я подумаю над вопросами. И тогда, может быть, снова побеспокою вас.
— Уж в этом я уверен, капитан, — Академик даже не привстал со стула. Пренебрег. Ох, академик Леонидов, академик Леонидов…
Музей Научного корпуса оказался дюжиной стендов: защитный костюм покорителя, дыхательная маска покорителя, макет приемо-передатчиков материи Попова-Гамова, образцы полезных ископаемых, целый стенд отдан русину: химический состав, сравнительный анализ местных и земных (боливийских) образцов, макеты добывающих машин, схема рудника Русич, все очень познавательно. Но Зарядин предпочел стенды натуры: флора и фауна. Шаров тоже полюбопытствовал. Марсианский шакал напоминал карикатурного бульдога с огромной грудной клеткой и длинными зубами.
— Это он с виду грозный, — Зарядин показал на чучело, — А на деле, так видимость одна. Фунта четыре весит, массфунта. Одни легкие внутри, а кости — что прутики, гнутся. Зубов, правда, много, в три ряда.
Марсианские зайцы смотрелись почти как земные.
— Послушайте, Зарядин, сколько вам лет?
— С одна тысяча седьмого года. Тридцать два, если по земному считать.
— Проводите меня в Департамент. Кажется, у меня там есть кабинет.
Шаров запечатал пакет и протянул его Лукину: