Константин перестал печалиться за баронессу. Кто знает, о чем та думает на самом деле.
Седой, сгорбленный Ипатыч прошел мимо, не замечая; он поздоровался, й старик так досадовал на невнимательность, что стало жалко и Ипатыча.
— Как жизнь? — спросил Константин, пытаясь ободрить лакея.
— Служим. Стараемся.
— Не тяжело?
— Какое тяжело. Это молодые гневили Бога, теперь-то в окопах, поди, мечтают назад вернуться, на пироги.
— Петр Александрович когда приезжает?
— Их к обеду ждут. Только что телеграмма от них пришла. Так я побегу, ладно, а то немка… ох, простите дурака… баронесса браниться будет.
— Ступай. — Он смотрел, как лакей ковылял на ревматических ногах. Побегу… А ведь Ипатыч, пожалуй, и доволен. Нужен, опять при деле, в семье не рот лишний, а кормилец.
Константин обогнул дворец, длинной каменной лестницей начал спускаться к реке. Давно не стриженные кусты возвращали парк в первозданное, российское состояние, вода сбегала по каскаду, не Петергоф, зато рядом, близко, почти свое. Вспоминалось детство, как играл он здесь, разглядывал букашек и пускал в фонтане кораблики.
Он прошел мимо фабрики, сладкий дух продлевал лирические воспоминания, но что съедено, то съедено, и нечего возвращаться к конфетным фантикам. Мимо катила вагонетка, доверху нагруженная свеклой, вместо мотора две работницы качали рычаг, уголек нынче нормирован, и ему стало стыдно своего безделья. Барин. Вагонетка пересекала путь, и он остановился, пропуская. До сахарного завода от станции было близко, версты полторы, но двигалась вагонетка медленно, едва в полчаса управятся. Показалась и другая, третья. Он поспешно перешагнул через рельс и пошел рядом с узкоколейкой, стараясь не смотреть на работниц. Те, полураздетые, жарко, хоть и сентябрь, поглядывали на него скорее весело, что за ферт гуляет. Рычаги, передачи, наверное, это действительно не очень тяжело, ветерок обдувает, не то что в цехах.
Он пересек мост, давно не чиненный, если и раздобудет принц угля, все равно паровоз не пустишь, по пути посмотрел вниз, в воду, под поверхностью мелькало серебро уклеек, а настоящая рыба была глубже, угадываясь тенью, разбегом рыбьей мелочи. Лопатой плашмя, да. Он помнил, каких сазанов лавливали раньше, в два, в три пуда. Сейчас и побольше должны быть. Ловят их теперь мало, кому ловить? Кто не на фронте, работает за двоих, не до баловства.
Он прошел сквозь калитку на огороженный берег, чис. тый пляж. Запустение коснулось и его, повсюду росли колючки, кое-где даже виднелся гусиный помет, чего раньше не водилось. Давно не крашенные купальни стояли у воды, пустые, никому не нужные. Константину вдруг захотелось поплавать. Жаль, костюма не захватил. Можно, конечно, и так. Но неловко было проезжающих ниже по течению через мост работниц, неловко не в смысле наготы, далеко все же, а опять своей праздности. Бабье лето, воистину бабье. Пять миллионов под ружьем, а сколько пало, покалечено за эти годы? Лучших, здоровейших мужиков. Сейчас хоть затишье, дурное, но затишье, окопная война, а первые годы, когда по сто тыщ за битву в землю укладывалось?
Он подошел к воде, стараясь не замочить новые дорогие штиблеты (по-прежнему учитывал каждый рубль, как в прежние годы, хотя сейчас с деньгами стало хорошо, насколько вообще с ними бывает хорошо, патенты давали много, он негаданно разбогател на этой самой войне — антигазовые маски, искусственный каучук в мирное время не принесли бы ни копейки. Впрочем, каучук, если его еще доработать, на что-нибудь да сгодился, но все равно натуральный лучше. Богатеет он, стало быть, благодаря морской блокаде), наклонился, зачерпнул воды. Теплая. А он вечером придет, к ночи, когда она станет парной, еще теплее и мягче, вот тогда и наплавается. Если не ухватит за бочок трехпудовый карась.
У берега он набрел на россыпь ракушек. Как их, перламутровки? Он напряг память, но быстро сдался. Помнилось зато, как, начитавшись книжек про робинзонов, испек несколько в костерке и съел. Лиза плевалась, глядя на него, но он мужественно терпел, давя подкатывающую к горлу рвоту. А сейчас не может есть устриц. Невелика беда. А месяц устричный, сентябрь, с рокочущей буквой «р».