– Старик Крупский – писатель-сатирик, – тихо сказала Лена, пытаясь смягчить нашу не сильно мягкую встречу.
– А я – журналист, – поспешил добавить я, чтобы совсем не потеряться в блистательном обществе сатирика. В конце концов, я узнал, что Крупского тоже зовут Александром, и это меня утешило. Сатирик не выбивался из израильских реалий. Сомкнутые ряды Алексов продолжали маршировать по мостовым Тель-Авива.
За окном тихо ползла душная ночь. Окна балкона были раскрыты настежь, и какой-то заблудившийся ветерок шевелил подобие тюлевой занавеси. В окнах напротив был виден чей-то обнаженный торс и светился огонек сигареты. Окна в окна и никаких преград. Появился Алекс. Как всегда элегантный и томный. Лена собирала на стол ужин, а мы, расположившись в креслах и на диване, молчали, украдкой посматривая друг на друга. Первый не выдержал Крупский – его подвел темперамент.
– Бедной Елене не выжить в такой компании, – неожиданно громко произнес он.
– Ничего, я привыкла, – отозвалась из кухни Лена.
Сатирик выдержал эффектную паузу и задал вдруг мне вопрос, без которого не обходится никакое общение. Банальный идиотский вопрос. Пустой и обидный. Но он задал его:
– Ну и как вам в Израиле?
Я потер подбородок. Старик выглядел явным семитом, и я не знал, что ответить. При любом варианте я рисковал оказаться оплеванным. Поэтому, я решился на компромисс, и спросил прямо:
– И что бы вы хотели услышать?
Он хмыкнул, словно делая про себя зарубку. Потом расцвел и выдал:
– Хочу узнать, курящий вы или нет…
В этот момент я как раз закуривал и, от неожиданности, поперхнулся дымом.
– А это что, по-вашему, трубочка для коктейля?
Он впился в меня глазами:
– Стало быть, вам повезло? Вы себя нашли? Говорите на иврите?
– Плохо говорю, – раздраженно отозвался я. – Почти не говорю…
Мне показалось, что он облегченно вздохнул и слегка расслабился. То есть еще вальяжнее развалился в кресле.
– Стало быть, по анекдоту, – изрек он.
И тут же принялся рассказывать:
– Встречаются два еврея. Один другого спрашивает:
«Говорят, ты женился?»
«Женился».
«И какую жену взял? Хорошую, красивую?».
«Ну, вкусы бывают разные – кому-то нравится, кому-то нет… Мне, например, не нравится…»
Он хитро сверкнул глазами и закинул в рот конфету. Жевал он ее с нескрываемым наслаждением, словно давая понять, что вот, он высказался, теперь очередь за мной. Лена, молчавшая все это время, поспешила на выручку:
– Не пугайся, – сказала она, – это новая теория старика Крупского – «Вагон для некурящих». Вот и ищет подтверждения ей, где только может.
– Совершенно верно, – обрадовался Крупский. – Все мы курим, а нас усадили в вагон для некурящих. Израиль, с его простотой нравов всегда окажется для нас тесным. Ведь кто тут приживается и становится своим? Местечковые жители или те, кто всегда существовал мелкой общиной, и не пытался воспринять и впитать мир в целом, во всей его полноте. Им достаточно этого простого и понятного, маленького и самодовольного Израиля. Им хватает легенды об избранности своего вечно гонимого народа, и они этим живут. Ох, уж эти легенды об избранности…
– Страну можно поменять, – возразил я. – Мы же не арестанты. В крайнем случае – можно вернуться.
– Разве что, переместиться во времени, – устало ответил Крупский. – Некуда возвращаться и некуда бежать. Происходит глобальное упрощение взглядов. Народы отрекаются от культурных ценностей, как от чужих, так и от своих собственных, подменяя все попсой и религией. В сытой Европе – один бог, деньги. В Америке то же. Азия бедна, но переполнена маньяками от Ислама, главная цель которых оболванить всех у кого еще сохранились остатки рассудка, а остальных просто убить.
– Ладно, пусть так, – сказал я, – но, скорее всего, в вас просто говорит одиночество. Я тоже помню захватывающие посиделки там в России. Нет, не в России, в Советском Союзе. Я ведь не из России сюда приехал. И никогда там не жил.