— Читай, — строго приказал он, оторвавшись от того, что начал. Джоанна прерывисто выдохнула и вернулась к чтению, повинуясь его приказу. Когда мужчина вновь оказался скрыт от ее взгляда раскрытой книгой, он вернулся к цели. Он ведь так и не сделал то, что хотел изначально. Пальцами не спеша раскрыл ее пошире, потом склонился, медленно и лениво. Подул. Эффект его позабавил. Что-то сегодня его все забавляет. Потом поцеловал.
Джоанна механически читала, с трудом понимая слова. То, что он делал с ней сегодня… Она просто не понимала, что он там делает и для чего. А она-то думала, что узнала уже абсолютно все, что может сделать мужчина с ее самой нежной частью… Но его пальцы касались ее как-то непривычно… а потом его губы… От неожиданности она вздрогнула и уронила книгу прямо ему на голову. Он недовольно и высокомерно посмотрел на нее, подавая книгу обратно. Сердце ее ушло в пятки, когда она заметила этот недовольный взгляд. Она даже вздохнуть не осмелилась.
— Читай, — опять повторил он. Джоанна наконец позволила себе дышать, вновь возвращаясь к книге. Но его действия интересовали ее гораздо больше, чем действия вымышленных героев. Она сотни раз, если не тысячи, сама целовала мужчину в места, столь же интимные, и знала, что это им нравится. Но почему-то никогда не задумывалась, а понравятся ли ей самой точно такие же ласки. Это было… это было… совершенно невообразимо, совершенно нереально. Это было совершенно. Он лениво исследовал ее языком и губами и, возможно, даже не думал о том, что это может ей понравиться. А ей нравилось. Никогда за всю свою жизнь она не испытывала такого волшебного наслаждения. И только необходимость читать удерживала ее в земном мире.
Наконец граф наигрался. Бесцеремонно, даже не дождавшись конца предложения, он забрал из ее ослабевших пальцев книгу и повалил женщину на диван. Одним очень точным и расчетливым движением овладел ею. Джоанна снова задохнулась от удивления: ей было не больно, нисколько не больно. Он скользнул в нее легко и практически незаметно. Усмехнулся, глядя на нее сверху вниз. В его глазах светилась ирония, словно он насмехался над ней, как над наивным ребенком. Ну и пусть. Она сейчас просто не могла почувствовать себя обиженной. Пусть он доставил ей удовольствие только для того, чтоб посмеяться над ней, но она готова была боготворить его за эту странную прихоть. Сейчас даже обычные ритмичные движения вызывали в ней не скуку и не желание, чтобы все поскорее закончилось, а что-то, очень похожее на те эмоции, которые она испытывала, когда он целовал ее.
Когда муж касался ее в том месте, где сегодня целовал граф, Джоанне всегда казалось, что он ненавидит ее, а больше всего ненавидит вот это самое место, обозначающее женскую сущность. Касался… преувеличенно деликатное описание того, что он на самом деле с ней делал.
Когда граф несколькими резкими движениями закончил естественный процесс, ему показалось, что Джоанна всхлипнула. Он отдышался, поднял голову и внимательно посмотрел на нее. Из глаз у нее действительно катились слезы, а вздохи были судорожными: она молча плакала. И дьявол его раздери, ему это совсем не нравилось. Не это он ожидал увидеть, когда начал осуществлять свое желание.
— Тебе больно? — сухо спросил он.
— Нет, — тихонько всхлипнула Джоанна и даже отрицательно покачала головой.
— Тебе плохо?
— Нет. Мне хорошо, — она выдавила из себя улыбку.
— Не лги, — произнес он с угрозой, напоминая, как однажды выбивал из нее признание во лжи. В ответ на эту угрозу Джоанна рассмеялась и открыла глаза, блестящие от слез. Она действительно смеялась, первый раз за все время, что он знал ее. Она смотрела на него… он даже не мог описать, что было в его взгляде. Никто за всю его жизнь никогда так на него не смотрел. Как на дождь в пустыне. Как на солнце после очень-очень длинной ночи. Как на божество.
— Спасибо вам, милорд. Мне никогда в жизни не было так хорошо, как сегодня, — прошептала она, улыбнувшись. Он поверил. Тяжело вздохнул, усмехнулся собственной недоверчивости и поцеловал ее в кончик носа.
Не то чтобы граф часто мучился по поводу того, что сделал или не сделал накануне. Но следующее утро ознаменовалось для него именно этим: в голову постоянно лезли мысли, а стоило ли уступать тем своим желаниям, от которых женщине может быть приятно, за которые она будет его благодарить? Не внушит ли то ей ложных надежд?
Когда он вошел в столовую, Джоанна встретила его улыбкой. Не слишком уверенной, но слишком довольной улыбкой. И ему это не понравилось. В глазах ее появилось нечто такое, чему он не знал названия. Граф сдержал рвущуюся с языка грубость, но, кажется, Джоанна поняла его настроение без слов, и ее несмелая улыбка угасла, и пропали искорки в глазах. Она вообще отвела от него взгляд.
— Доброе утро, — поздоровался он.
— Доброе утро, милорд, — ответила она, подняв взор до уровня его груди с прежней почтительностью. С прежней, да не совсем. Она спрятала улыбку, не смотрела ему в глаза, но голос продолжал выдавать ее. Граф пришел к выводу, что не стоило, ох, не стоило ему вчера поддаваться своему нелепому желанию. Вероятность того, что в ближайшие десять лет в нем опять возникнет такое желание, была практически нулевая, если оглянуться на все прожитые им годы. А потому Джоанна очень скоро ощутит разочарование, и опять станет несчастной. Раньше она не знала, что теряет, и потому была довольна тем, что имеет. А он невольно лишит ее этих радостей.
С этой точки зрения его вчерашнее обращение с ней показалось графу сейчас излишне жестоким.
Сохраняя молчание, он закончил завтрак и ушел, не поцеловав ее, к чему, честно говоря, Джоанна уже успела привыкнуть. Любая перемена в привычном поведении мужчины настораживала, будь то муж или любовник. Джоанна закусила губу, ощущая, как возвращается страх, нежданно-негаданно исчезнувший прошлой ночью.
Вернулся граф только к ужину.
За ужином Джоанна то и дело ловила на себе пристальный взгляд графа, и этот взгляд очень ей не нравился. Она понимала, что за вчерашнее удовольствие обязательно придется расплачиваться, но ей не хотелось думать, когда и как. Оказалось, уже сегодня. Стоило ли оно того? Вероятно, граф нашел единственную пытку, которую ей не довелось испытать от покойного мужа: подарить удовольствие, а потом заставить ее жалеть об этом. Но она не жалела. Вчера она прикоснулась к чуду. Чем бы ни пришлось расплачиваться за это…
Джоанна заставила себя прервать излишне оптимистичные рассуждения. Вечер еще даже не начался. Возможно, к концу ночи она будет думать совсем по-другому.
Весь день в голове графа крутились яркие картинки того, что он хотел бы сегодня вечером сделать с Джоанной. И все это непременно заставило бы ее плакать и умолять о пощаде, отозвалось бы страхом и болью в ее глазах — именно это он хотел видеть, а не тот мягкий свет и робкую улыбку, которыми она встретила его утром. Впрочем… Джоанна никогда не умоляла его о пощаде, хотя пару раз он видел ее плачущей. Один из них — прошлой ночью.
Вставая из-за стола, он ничего не сказал ей, только посмотрел, но она поняла. Вытерла губы, аккуратно положила салфетку на стол и последовала за ним в спальню. Он сел в кресло, Джоанна осталась стоять в паре метров от него, почтительно склонив голову. Сейчас в ней не осталось ни капли утреннего сияния. Ему казалось, что он ощущает ее страх каждой клеткой кожи. И этот страх раздражал точно так же, как и счастливая улыбка. Из его головы моментально улетучились все мысли об изощренных издевательствах и утонченных пытках. Но и отпускать ее он не хотел.
Он думал… то есть, он просто смотрел на нее, пытаясь понять, чего же хочет, а Джоанна неподвижно стояла и пустым, покорным взором смотрела на его ноги.