— Ну, давай, — в конце концов нарушил он молчание и откинулся в кресле. Тон его был таким, будто Джоанна должна была знать, чего он от нее хочет. В панике она стала вспоминать весь день: не передавал ли ей кто из слуг каких-либо поручений или записок от графа. Сам граф тоже ничего не говорил. От него никогда не было никаких указаний, чего он ждет от нее, если не отдает конкретных приказов. Встать на колени? Раздеться? Просить прощения? Благодарить? Что же?
— Чего вы желаете, милорд? — рискуя вызвать вспышку гнева, все-таки спросила Джоанна — вежливо и услужливо.
— Сделай что-нибудь. Тебе выбирать.
А если она неправильно выберет? Если ему не понравится? О Боже… Ей-то казалось, что с графом давно кончился этап пытки неизвестностью. Ей стало казаться, что теперь она всегда будет уверена, чего ждать от него.
Она расстегнула платье, спустила его и сорочку с плеч, обнажаясь до пояса, благодаря небеса, что не стала надевать сегодня корсет. В таком виде подошла к графу и встала на колени. Чуть надавила ладонью на его колено, давая понять, что хочет встать между его ног. Когда граф раздвинул ноги, позволяя ей расположиться между ними, Джоанна испытала немыслимое облегчение: угадала.
Она не стала сразу снимать с него штаны, сначала прислонилась губами к ткани в том месте, где начал расти бугор и согрела дыханием. Потом, подняв глаза на любовника, лизнула прямо поверх ткани. Страх ее уже прошел, и то, что прочитал теперь граф на ее лице, ему пришлось по вкусу. С этими ласками, как он уже знал по опыту, Джоанна справится отлично, и потому он позволил себе расслабиться, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, продолжая наблюдать за женщиной между своих ног.
Она сняла с него штаны. Вместо того, чтобы сразу коснуться губами его ствола, освобожденного из тесного плена ткани, она осторожно прислонилась к нему обнаженной грудью и немножко потерлась. Сжала свою грудь с обеих сторон, так что его член оказался в тесной ложбинке, и из этой ложбинки выглядывала лишь головка. Джоанна склонила голову и дотянулась до своего пленника языком. Граф наслаждался каждым чувственным мгновением и каждой эротичной картинкой этого действа.
Джоанна долго ласкала его, очевидно, не испытывая желания «хоть бы все это поскорее кончилось» и не доводя его до грани, за которой неизбежно последовал бы взрыв. Кажется, единственное желание, которое она испытывала — это дать ему так много наслаждения, как только возможно. Нет, не для того, чтобы избежать его гнева, а просто потому, что ей так хотелось. Во всяком случае именно это он видел в ее сияющем взоре, когда она поднимала на него глаза. Возможно, она всего лишь притворялась, забыв тот жестокий урок, когда он намеренно подловил ее на лжи и приказал никогда не лгать. Но в этом граф сомневался. Она не забыла. И то, что она делала сейчас, она делала искренне.
Сама Джоанна не знала, когда обычное желание услужить господину и отработать свой долг уступило место искреннему желанию дарить ему такое же удовольствие, какое он дарил ей прошлой ночью. Просто в какой-то момент перестало иметь значение все, кроме его наслаждения, и она лелеяла его, ласкала его, нежила его, сама получая удовлетворение от каждого своего вздоха, каждого своего взгляда и каждого своего прикосновения, посвященных ему.
Вернувшись в свою спальню, Джоанна растерянно присела на постель, даже не подумав прикрыть грудь. Ее больше беспокоил тот факт, что она искренне наслаждалась, одаривая ласками своего любовника. Еще в прежние времена, когда был жив ее муж, подобные ласки казались ей наименьшим злом из всех возможных. Когда муж требовал, чтобы она удовлетворяла его ртом, это значило, что ему просто хочется побыстрее кончить, а делать самому что-то — лень. Это значило, что ему лень издеваться над ней. Когда же Джоанна стала любовницей графа, эти ласки и вовсе перестали казаться ей противными, потому что он был чистоплотен. Но то, что она испытывала сегодня, просто не поддавалось осмыслению. Почему? Как ей это могло нравиться, во имя всего святого?
Следующей ночью граф снова пригласил Джоанну в свою спальню. Она казалась столь же обеспокоенной и нервной, как и прошлой ночью. Что ее пугало?
Сегодня у него было спокойное настроение. Не было той злости, что он чувствовал вчера. Но хотелось утех — обычных утех, к которым он привык за долгие годы своей жизни. Он чувствовал, что вполне способен контролировать себя, так что может полностью осуществить свое желание. Возможно, когда они вернутся в постели к прежнему способу общения — когда ОН вернется — тогда и Джоанна успокоится. Кажется, последние два дня она все время ждала от него какой-то пакости.
С помощью веревок он вытянул ее на постели в струнку, разделся сам и принялся играть с ее телом. Сначала Джоанна смотрела на него, глубоко и ровно дыша. Потом тихо спросила:
— Могу я закрыть глаза?
Граф усмехнулся.
— Да, можешь, — ответил он. Джоанна всегда знала, что и как сказать, чтобы он почувствовал себя хозяином положения. С длинным выдохом она прикрыла трепещущие ресницы.
Ласки графа нельзя было назвать нежными, наоборот. Они были грубы и беззастенчивы, и причиняли боль… Вернее, могли причинить боль женщине, менее привычной к грубости. Джоанна воспринимала его прикосновения иначе.
Потом он перевернул ее на живот. Ее ноги оставались сведенными вместе, и вместо того, чтобы ощутить простое проникновение, она ощущала, как он терся об нее всем телом. Он делал вид, что проникал в нее, на самом деле едва касаясь входа в ее тело. И в таком положении он не мог смотреть ей в глаза. Благодаря этому она смогла раслабиться и перестать следить за выражением своего лица. Она не формулировала это таким образом, просто сама не заметила, как отдалась на волю чувствам. В какой-то момент поймала себя на том, что постанывает в такт движениям графа, и вовсе не потому, что он навалился на нее всем телом, сжимая грудную клетку и выдавливая из нее звуки. О нет. Мужчина нависал над ней на руках, лишь прижимаясь своим пахом к ее ягодицам. Она стонала от того, что ей это нравилось. От нахлынувшего на нее ужаса Джоанна прерывисто всхлипнула и закусила губу. Но даже это не смогло убить искры наслаждения, завладевшие ее сознанием и ее телом.
Удовольствие мешалось со страхом в невообразимый калейдоскоп эмоций, и Джоанна не могла сдержать слез.
Граф несколькими резкими движениями закончил естественный процесс. Развязал Джоанне руки и ноги, прислушиваясь к ее всхлипам, гадая, что же он сделал такого, что заставило ее плакать.
Он перевернул безвольное, обмякшее тело любовницы, чтобы посмотреть ей в глаза, надеясь, что она плачет от удовольствия, как той памятной ночью. Но в ее взгляде он видел лишь бесконечное страдание и ужас, что заставило его чувствовать себя законченным мерзавцем. Неприятное ощущение. Он не испытывал его очень давно.
— Не плачь. Пожалуйста. Если ты скажешь, в чем дело, я пообещаю никогда больше так не делать.
Он поцеловал ее в губы легким поцелуем. Он ожидал чего угодно, но только не того, что она ответит на поцелуй. Джоанна качнула головой в отрицательном жесте.
— Могу я уйти? Пожалуйста… — сдавленным шепотом попросила она. Граф скрипнул зубами: почему-то она предпочла не отвечать на его вопрос. Он мог бы настоять на ответе, причем очень быстро, потому что выдержка Джоанны сегодня, очевидно, дала сбой. Но он коротко кивнул, отпуская ее, пообещав себе, что добьется ответа завтра.
Но утром Джоанна не вышла к завтраку. Слуга принес записку.
«Милорд, вы говорили, что я вольна уйти, когда захочу. Я ухожу сейчас. Мне необходимо уйти. Пожалуйста, простите меня. Со мной все будет в порядке, не ищите меня. Спасибо за все. Джоанна.»
Несколько минут он сидел, в оцепенении взирая на ее пустое место. Он действительно сказал, что она вольна уйти в любой момент? Далеко не самая лучшая его идея. Благородство, по сути, весьма мерзкая вещь.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Через несколько часов граф отправился к дому Джоанны. Он не собирался предъявлять ей претензии, что она не отработала свой долг. Он не собирался настаивать, чтобы она вернулась к нему. Ему просто нужно было знать, почему она ушла. Ему необходимо было знать, сколько тут было его вины.