— Мы несколько раз танцевали вместе, несколько раз гуляли в парке. Больше ничего.
Хатклифф сказал чистую правду. Но если бы граф захотел увидеть в его словах подтверждение неверности жены, это было бы легко. Очень легко. И то, и другое не выходило за рамки поведения, принятого в светском обществе, но могло быть истолковано весьма вольно, учитывая, что с другими женщинами его почти не видели.
Граф вздохнул, понимая, что придется открывать карты.
— Моя жена сказала мне, что вы с ней были любовниками.
Уголок губ Хатклиффа дернулся в ироничной усмешке:
— Хотите ли вы вызвать меня на дуэль?
— Затем она сказала, что беременна от вас.
— Вряд ли.
— Я же сказал, что разведусь с ней.
— Думаю, этого она не захочет, — Хатклифф несколько помрачнел и острым взглядом офицера посмотрел на собеседника.
— Это не важно. Если это ваш ребенок, то после развода вы сможете жениться на ней и получите наследника.
Хатклифф понял, что если не хочет попасть в безвыходное положение, то должен воспользоваться разрешением Джоанны говорить только правду.
— Если леди Гримстон и беременна, то, определенно, это не мой ребенок. Но если вы все же… — он скривился, — добьетесь развода, то я женюсь на ней.
Хатклифф понимал, что этот брак не будет браком его мечты, но он будет далеко не самым худшим браком в истории светского общества. Леди Гримстон разумна, решительна… В общем, не самый плохой вариант. Если, конечно, забыть о том, что ему необходимо жениться на деньгах.
— Вы любите ее? — с вежливым интересом спросил граф.
— Нет, — твердо ответил Хатклифф. — А вы?
— Она моя жена.
— Вы сделаете ошибку, разведясь с ней.
— Сколько она вам заплатила, чтобы вы изобразили ее любовника? — без всякого перехода спросил Гримстон. Хатклифф на секунду опешил, потом понял, что весь их разговор был такой же уловкой, как игра Джоанны в неверную жену. Граф знал ответ на свой вопрос.
— Три тысячи, — с сухой улыбкой признался виконт. Он подумал, что следует вернуть Джоанне ее деньги. Он не чувствовал, что отработал их.
Граф глубоко вздохнул и отвернулся, уставившись в окно кареты.
— Можно считать наше дело законченным? — спросил Хатклифф.
— Да, благодарю вас.
— Могу я задать последний вопрос?
— Да?
— Что с леди Гримстон? Где она?
— Она жива и невредима. Сидит под замком в своей комнате, — сухо проинформировал граф. Хатклифф прищурился, всматриваясь в лицо графа, словно пытаясь решить, верить тому или нет. Граф спокойно, надменно выдержал этот взгляд. Хатклифф кивнул.
— Остановите здесь, пожалуйста. Дальше я дойду пешком, — попросил он. Граф остался в карете один и приказал ехать домой. Он понимал двусмысленность ответов виконта, как понимал и то, что сам искал в его ответах лишь доказательство невиновности жены, потому что не хотел разводиться с нею. Не хотел отпускать ее. И зная об этом, чувствовал себя так, будто потерпел поражение в чем-то важном. Джоанна имела власть над его жизнью. Женщины пользуются такой властью беззастенчиво и бесстыдно.
Нужно было отдать должное Джоанне хотя бы в одном: на роль своего любовника она выбрала порядочного человека. Даже не было никакой необходимости предупреждать Хатклиффа о том, чтобы тот держал рот на замке. Граф без всяких оговорок был уверен в порядочности виконта.
Он не сомневался более и в том, что Джоанна невиновна. Когда он вернулся домой, она еще не спала. Она встретила его стоя, глаза ее тревожно глядели на него в поисках ответов.
— Я говорил с Хатклиффом, — нейтрально сказал граф. — Он подтвердил твои слова.
— Значит, вы верите мне?
Граф едва заметно кивнул.
— Но я не отменяю твоего наказания.
Джоанна склонила голову.
Ему хотелось увлечь ее в постель, вновь обнять ее, уснуть, наслаждаясь ее теплом и доверчивостью, но он не мог. Пока не мог.
— Спокойной ночи, Джоанна, — сказал он и отправился спать. Один.
На следующее утро — воскресное утро, когда у его секретаря был выходной и все нормальные люди отдыхали, ходили в церковь и наносили визиты, — он сидел в своем кабинете, бесцельно глядя в окно и размышляя, почему не может отменить заключение Джоанны. Возможно, она придумала все это, чтобы посмотреть, что он сделает, если она на самом деле заведет любовника. Теперь она знает его реакцию. Думает ли она сейчас о том, что будет делать дальше? Обдумывает ли она кандидатов на роль своего любовника? Вернее, уже не на роль.
В дверь тихо постучали.
— Войдите, — устало отозвался граф, гадая, что от него могло понадобиться служанкам. К его удивлению, вошел Патрик.
— Да, Патрик? — попытался подбодрить граф пасынка.
— Я хочу увидеть маму. Пожалуйста, милорд.
Первым его побуждением было ответить категоричным «нет». Одна мысль о том, что кто-то, кроме него, войдет в ее спальню, была неприятна. Даже ее сын. Да, конечно, Лиз приносила и уносила еду, чистую воду и другие необходимые вещи. Но и это графу отчаянно хотелось запретить. Это была слепая и совершенно нелепая ревность, с неудовольствием признал он. К тому же, он не хотел уподобляться покойному Лэнгфорду, гори он в аду. Граф точно знал, что от Джоанны можно добиться чего угодно, используя ее сына, и точно знал, что никогда этим не воспользуется.
Мальчик был уверен в отрицательном ответе, судя по безнадежному взгляду.
Граф вздохнул.
— Пойдем со мной.
Джоанна сидела у окна и читала.
— Милорд? — посмотрела она на него. Потом увидела Патрика и в глазах ее вспыхнула радость. Она вновь перевела взгляд на мужа.
— Лиз будет приводить Патрика к тебе два раза в день, утром и вечером, на один час, — ответил он на вопрос, светившийся в ее глазах, невыразительным тоном, склонил голову, прощаясь, и вышел. Он понимал, что сейчас фактически объявил о своей капитуляции. Раз Джоанна могла видеть сына, значит, ее наказание кончилось. Ее комнаты даже не запирались. Она могла выйти в любой момент. Но он знал: пока он оставляет ей возможность видеть сына, она добровольно примет свое заключение и все остальное, что бы он ни уготовил. Проблема была в том, что больше у него ничего не было приготовлено для нее. Даже думать об этом не хотелось. И вообще ни о чем не хотелось думать.
Граф просидел в кабинете до самого обеда с бокалом вина, скорее рассматривая его на просвет, чем употребляя.
Ночью его разбудил крик, закончившийся на высокой, отчаянной ноте. Джоанне опять снились кошмары. Крик был едва слышен в его спальне, но граф проснулся мгновенно. Он вздохнул, вылез из-под одеяла.
Войдя в ее спальню, он понял, что собственный крик не разбудил ее. Она часто дышала, чуть поскуливая. Он потряс ее за плечо.
Она дернулась, просыпаясь, и случайно ударила его по лицу. Открыла глаза, полные ужаса. Граф поморщился от боли в разбитой губе.
— Джоанна, это Гримстон.
— О… — выдохнула она, успокаиваясь. — О… я… ударила вас? П-простите меня.
— Забудь. Постарайся снова заснуть, — с этими словами он залез к ней под одеяло и обнял, как делал это раньше. Ночная рубашка Джоанны была влажной от пота и липла к ее телу. Джоанна замерла, осознав, что он делает, потом покорно вздохнула, принимая его решение, и устроилась в его объятиях поудобнее.
Он намеренно не дал ей выбора. В конце концов, он не собирался использовать ее и причинять ей вред.
Утром он проснулся раньше жены и постарался уйти так, чтобы не разбудить ее. День был полон каких-то событий, в которых ему было необходимо участвовать, но мысленно он был там, с Джоанной. И все время вспоминал, какой она была, когда была его любовницей.
Он постарался не появляться дома до самой ночи, когда все домочадцы уже должны были лечь спать. Когда вернулся, зашел в спальню Джоанны. Если бы она спала, он просто посмотрел бы на нее и отправился восвояси. Но она снова не спала. При его появлении встала.
— Милорд? Добрый вечер.
— Почему ты не спишь?
Джоанна прикусила губу и опустила взгляд. Она ждала его, хотя и сама не знала, зачем.