Иногда вдруг ловила на себе бесстрастный взгляд мужа с другого конца зала. В таком случае она немедленно извинялась перед своим собеседником или пратнером по танцу и направлялась к графу. Но не успевала дойти до него: он исчезал.
Когда бал подходил к концу, граф Гримстон сам подошел к ней, сообщая, что им пора ехать домой. Джоанна немедленно согласилась, одарив мужа искренне счастливой улыбкой: он, в конце концов, спасал ее от утомительного притворства. Хотя некоторые, возможно, истолковали это «счастье» по-своему.
— Тебе понравилось на балу? — спросил граф в карете.
— Да, милорд, благодарю вас, — она улыбнулась ему.
Он секунду помедлил, прежде чем ответить:
— Я рад.
Несколько минут они ехали молча, пока карета не подъехала к крыльцу их дома — бал давали в доме, расположенном на соседней улице.
В холле граф попросил Джоанну пройти с ним в библиотеку.
— Я хочу кое-что сказать тебе, — объяснил он. Джоанна кивнула, и муж, взяв ее под руку, проводил ее в библиотеку, плотно закрыв за ними двери. Он подвел ее к дивану. — Садись. Выпьешь чего-нибудь?
Себе он тем временем наливал виски.
— Нет, благодарю вас. Я выпила достаточно шампанского на балу, — уверила его Джоанна и забеспокоилась, задумавшись о своих собственных словах и о поведении мужа.
— Возможно, я выпила лишнего и вела себя неправильно? — она тревожно посмотрела на него.
Граф, глотнув виски, скривился: она ожидала очередного подвоха. Наказания, выговора…
— Нет, — он облокотился о каминную полку и глядел прямо на жену. — Ты была прекрасна. Прекраснее любой другой женщины.
Заметив, что камин не горит, он неожиданно спросил:
— Ты любишь лето?
— Ч-что? — растерялась Джоанна.
— Ты как-то сказала, что не любишь зиму. Ты любишь лето?
— Н-нет, — она попыталась собраться с мыслями. — Я не знаю. Просто летом не нужно беспокоиться о теплой одежде, и о дровах, и… — она неопределенно махнула рукой, — и о других вещах.
— Понятно.
Он снова глотнул обжигающего виски.
— Джоанна…
Он дождался, пока она взглянет на него.
— Я люблю тебя, — сообщил он.
Услышав это, Джоанна оцепенела. Любит… Любит?.. В глазах его не было насмешки, не было желания угодить. Обычный его бесстрастный, серьезный взгляд. Граф просто сообщил факт. Как, например, мог бы сказать «солнце встает каждое утро». Словно это было так же просто и так же неоспоримо.
Джоанна вздохнула, словно собираясь что-то сказать, но так и не сказала, потому что признание графа лишило ее всех мыслей. Она еще раз вздохнула и сказала то единственное, что мучило ее уже два дня:
— Вы не выглядите счастливым.
Граф криво улыбнулся.
— Это потому, что любовь редко приносит счастье. Коварное чувство, очень… — он поболтал виски в бокале, — предательское. Твой первый муж говорил тебе о любви?
Джоанна нервно сглотнула и решительно отогнала вдруг нахлынувшие воспоминания.
— Да, говорил.
Граф медленно кивнул, словно откладывая некое понимание на полочку своей памяти.
— А ты признавалась ему в любви?
— Да, — Джоанна горько улыбнулась, глаза ее смотрели вниз, на собственные нервно сжатые пальцы. — Я ведь говорила вам, я выходила замуж по любви.
Он подошел к ней, расцепил ее сплетенные в замок, побелевшие пальцы. Поднес одну руку к губам и поцеловал, потом коснулся губами ладони, потом прижался к губам Джоанны, одаривая нежнейшим из поцелуев.
— Я люблю тебя, — тихо повторил он, понимая, что у Джоанны есть все причины, чтобы не отвечать ему взаимностью и вообще бояться самого названия этого чувства, которым многие так беззастенчиво и фальшиво пользуются. Джоанна от неловкости опустила глаза. Он приподнял ее подбородок, заставляя вновь встретиться с ним взглядом. — Ты веришь мне?
— Да, — шепнула она. — И я верю, что вы не причините мне вреда.
«… прикрываясь словами, что все это из-за любви,» — закончил он мысленно за нее. И улыбнулся, довольный тем, что Джоанна так хорошо его понимала. Понимала его опасения. Он сознавал, что рисковал утратить ее хрупкое доверие, признаваясь в чувстве, к которому сам до сих пор не привык. Но он пошел на этот риск… неизвестно зачем. У него не было ни малейшей надежды, что Джоанна вдруг ответит на его признание. Он точно знал, что скорее смутит ее, чем порадует. И все-таки… оказалось невозможно молчать об этом. Он сказал себе, что постарается говорить о своей любви пореже… раз в год, может быть.
— М-милорд? Означают ли ваши слова… что мы вновь будем просто спать вместе, как первые несколько месяцев после свадьбы?
Он задумчиво поглядел на нее. Готов ли он поддаться на этот эмоциональный шантаж? Неужели Джоанна вот так беззастенчиво, сразу готова воспользоваться его признанием?
— Если ты хочешь этого, — слегка кивнул он. Просто потому, что этот же самый ответ он дал бы в любом случае.
Джоанна отрицательно покачала головой.
— Нет, наоборот. Я обнаружила, что… схожу с ума от беспокойства, когда вы так редко делаете со мной… разные вещи, — она умоляюще посмотрела на него.
Гримстон усмехнулся. Это был не эмоциональный шантаж. И не попытка воспользоваться его признанием в свою пользу. Джоанна слишком мало знала об этом. И вовсе не думала, что влюбленный мужчина готов сделать все на свете ради любимой. Она умоляла… пожалеть ее.
— Как пожелает дама, — ответил он, вдохнув запах ее волос. — Просто помни, мне не восемнадцать лет, чтобы желать этого каждый день. Здесь нет повода беспокоиться, даже если я неделю ничего не хочу от тебя. Или даже месяц.
— Хорошо, — она очень постаралась поверить ему. Она ведь, кажется, уже выяснила, что Гримстон совершенно не похож на ее первого мужа.
Этой ночью граф ничего не захотел от жены, зато следующей взял у нее многое. Она заснула в его постели. Утром он заставил себя дождаться ее пробуждения. Открыв глаза и заметив его, Джоанна улыбнулась.
— Доброе утро, — сказала она. Он, уже полностью одетый, наклонился, чтобы поцеловать ее. Джоанна потянулась ему навстречу, с радостью принимая поцелуй.
— Доброе утро, — ответил он, закончив поцелуй, и провел ладонью по ее щеке. — Я ухожу, вернусь к обеду.
Они попрощались.
К сожалению, разговор с одним старым и упертым политиком неимоверно затянулся, к тому же оказался совершенно пустым, и домой граф вернулся спустя пару часов после обещанного срока, измотанный и несколько раздраженный потерей времени. Он догадывался, что Джоанна, вероятно, ждала его. Неприятно было чувствовать себя обманщиком даже в такой мелочи.
Он отдал перчатки Фипсу.
— Где графиня? — спросил он у лакея.
— Ее сиятельство в музыкальной комнате, — с поклоном ответил Фипс.
Граф поднялся на второй этаж. Из музыкальной гостиной доносились странные звуки, словно клавиши рояля протирала служанка. Впрочем, звуки не шли по возрастающей или по ниспадающей, они сладывались в резкие диссонансы, возвращались к началу, путались и сбивались в кучи. Судя по всему, Джоанна была не в настроении. Граф тяжело вздохнул и вошел в комнату. Джоанна задумчиво посмотрела на него и слегка улыбнулась в знак приветствия. На ее лице не читалось ни обиды, ни разочарования.
— Я опоздал, прости меня, — граф поцеловал ей руку. — Меня задержал этот старик Лестер. Ума в нем не осталось ни грамма, но к его мнению по-прежнему все прислушиваются. — Граф вздохнул. — Что заставляет меня серьезно сомневаться в здравом уме остальных членов высшего общества.
Джоанна ответила улыбкой.
— Надеюсь, вы сумели добиться от него… того, чего хотели, — с искренней симпатией сказала она. Ей случалось общаться с бароном Лестером на балах.
— К сожалению, нет. Насколько он стар, настолько же упрям.
Граф бросил взгляд на пустое место для нот.
— Ты любишь играть? — он сменил тему. Обсуждение Лестера не представляло для него никакого интереса, а вот дневные занятия Джоанна очень его интересовали.