– Типа истории с моим компьютером. Это… это дурно. Я не хочу сказать, что ты не можешь им пользоваться – я не возражаю, пользуйся. Но мне необходимо отметить тебя в системе и удостовериться, что ты знаешь, как с ним обращаться.
– Я не загружал в него порно или типа того. Только узнал кое-что по Гуглу и выяснил, как нам ехать дальше.
– Но это не единственное, что должно измениться. Больше не строй никаких планов о том, чтобы раздеть меня, когда я сплю, или ворваться ко мне в душ и пялиться на меня. И даже называть меня этими женоненавистническими ласкательными именами.
– Это ты о моих нежностях? А что в них такого?
– Они унизительны.
Кейд упрямо покачал головой:
– Ничего подобного. Так принято. Так мужчины обращаются к женщинам. А нежные обращения созданы специально для женщин.
– Например?
– Например, лапочка или малышка. Так я называю только тех женщин, которые мне нравятся. – Только тех женщин, которые ему на самом деле нравятся. В «лапочке» есть что-то собственническое, а «малышка» означает привязанность. Иначе говоря, он никогда еще не пользовался этими словами. – Если женщина меня не интересует, я буду называть ее дорогой, милой или голубкой.
– Мне, вероятно, следует растрогаться от таких откровений. Я должна чувствовать себя польщенной?
– Я хотел тебя очаровать. Но ты упрямая, лапочка.
– Ты скорее очаровал бы меня, если бы относился с большим уважением к моей привычке к уединению.
– Нам предстоит ехать бок о бок, по меньшей мере, пару недель. Уединяться в таких обстоятельствах будет очень трудно, и, как ни старайся, все равно это было бы бесполезно.
Она поджала губы, как будто не могла с этим поспорить.
– А как быть с твоими ругательствами? Ты не мог бы не выражаться в моем присутствии?
– Я пользовался этими словами еще до того, как люди решили, что они непристойны. – Он принялся доставать продукты из сумки.
– Подобные выражения очень коробят тех, кого с детства приучили избегать их… – Она замолчала. – Это овсяные оладьи?
– Они.
– С медом?
– Конечно.
Он знал, что у нее слюнки текут.
– А апельсинового сока не было?
– Да нет, был.
Он порылся в другой сумке и достал зерновые хлебцы в герметичной упаковке, пластиковую ложку в пакетике, запечатанную коробку с молоком и еще одну с апельсиновым соком.
Она прищурилась.
– Все в герметичной упаковке. Сколько же времени ты следил за мной, Кейдеон?
– Достаточно долго…
Глава 14
– Я и не думала, что так проголодалась. – Холли отодвинула от себя тарелку.
– Это перемены, которые с тобой происходят. Валькирии не едят.
Холли почувствовала усталость. Кейдеон включил слабую лампу и плотно задвинул тяжелые занавески, но это не помогло.
Она опустилась на край кровати. Тело ее было вымотано, но чувства бодрствовали и кипели. Холли чувствовала необъяснимое влечение к этому демону. И ей уже было трудно контролировать свои порывы.
Раньше от разных страхов ее защищали лекарства. Теперь она оказалась без них… что делать?
Так или иначе, нужно достать их – не только чтобы заглушить это влечение, но и чтобы замедлить эти перемены.
Перемены? Не может же она на самом деле стать хуже? Она вспомнила, как родители брали ее к великолепному психиатру, самому лучшему в их штате. Он что-то бубнил ее бедным родителям о хрупком умственном здоровье Холли…
– Это классический случай навязчивого невроза беспорядка. Такие пациенты испытывают постоянный страх перед изменениями, – говорил он. – Она будет бояться потерять себя, будет часто испытывать сильное желание поступать вразрез со своим характером. Поскольку подобные импульсы могут вызвать сильное беспокойство, пациент совершает маниакальные поступки, чтобы подавить эти импульсы. Чем сильнее желание, тем более маниакальным становится поведение.
Ее родители были невероятны – терпеливые, умеющие приободрить, любящие. Они обвиняли себя в ее необычном поведении, искали какие-то свои промахи в ее воспитании, что-то такое, что требовалось для нее и чего они не имели.
Перед смертью мамочка даже просила прощения у Холли… Вспомнив об этом, она уронила голову на руки.
– Bay, крошка! – Кейд быстро сел рядом с ней. – Что случилось? – И поскольку она ничего не ответила, сказал: – Я не из тех мужиков, которые сильны в таких делах, ну… в… в утешении. Но может… ты хочешь поговорить со мной насчет того, что происходит у тебя в голове, а?
Помолчав, она сказала:
– Все это совершенно непонятно. То есть еще вчера вечером меня схватили и похитили, а потом… – Голос ее затих.
– Что – потом?
Ее голос превратился в шепот:
– Это было так страшно! Я очнулась… голая, меня раздели для совершения какого-то ритуала. Множество мужчин смотрели на меня. Я просила их отпустить меня, но они только смеялись и не обращали внимания на мои слова. А потом, когда все должно было начаться, я закричала.
– Валькириям свойственно кричать.
Она кивнула.
– Я никогда не слышала такого громкого крика. И тут разбился стеклянный купол у меня над головой. А потом прямо мне в грудь ударила молния, и она ударяла снова и снова. После этого я мало что помню. Помню только ярость, эту неконтролируемую потребность в насилии.
Когда это он положил руку ей на спину? Рука была крупная и горячая, и он осторожно водил ею вверх-вниз.
– Тебе много чего пришлось пережить. Твоя реакция вполне нормальная.
– Нормальная для человека или для валькирии? – спросила она, ерзая. – Я не могу понять ни того ни другого, потому что я никогда не была полностью ни тем ни другим.
И тут она осознала это. Это означало, что Холли все переоценила. Какова на самом деле ее личность? Она не узнавала себя.
В точности как сказала Никс.
– Я не люблю, когда нарушается мой привычный образ жизни. Я не люблю неожиданностей. В лучшем случае я… я плохо с этим справляюсь.
– Может, потому что у тебя нет практики.
– Нет, состояние моего здоровья…
– Ну, ты любишь порядок. Что здесь плохого?
Она нахмурилась. Когда-то ее отец говорил то же самое матери. Холли покачала головой:
– Ты произнес это так небрежно. Но бывает, что я не могу выйти из дома от страха, что меня застигнет гроза или загипнотизируют блестящие драгоценности. И теперь я совершенно не понимаю, как мне на это реагировать. Кейдеон, что нормально для валькирии, не может быть нормальным для меня. – Она понимала, что говорит глупости, но не могла не добавить: – И я не хочу, чтобы у меня были клыки и заостренные уши!
– А мне нравятся заостренные уши. Она посмотрела на него с сомнением.
– Нет, честно. Мужчина из Закона узнает по ним либо эльфа, либо валькирию, и оба вида славятся тем, что женщины у них просто потрясающие.
– Но они помешают мне находиться среди людей.
– Ничего такого. Просто закроешь их волосами. Я видел, как валькирии заплетают косы над ушами или носят головные повязки. Некоторые вообще их не скрывают и говорят, что снимались в массовке на телевидении и просто не сняли с себя грим.
Никс, кажется, вообще все это не волнует.
– А клыки?
– Они же очень маленькие, Холли. – Он усмехнулся и мимические морщинки побежали от уголков его глаз. – Никто и не заметит.
– Но я буду все знать и вести себя по-другому.
– Нет, ты научишься всего этого не замечать. Все дело в том, как к этому относиться.
Действительно ли его голос стал грубее?
– Если я попаду к этому чародею достаточно быстро, тогда… – Она замолчала и нахмурилась. – Кейдеон, ты нюхаешь мои волосы?
Больше не заботясь, что его застигли, он взял в руку ее прядь и зарылся в нее лицом.
– Что с тобой? – осведомилась она, вскакивая на ноги.
– Что? Я только хотел понюхать твои волосы.
– Ты предложил поговорить со мной, но тебе наплевать на то, что я чувствую.