— Фу! Тьфу! Бээээ!..
— Дьявол, ты мне сапоги облевал!
— Лезь туда сам!
— В сторону, тошнота. — Смельчак щелкнул затвором. — Пусть пулю переварит.
Листы пола вспучились, разорвались с треском, полкоридора перегородила вставшая снизу помесь свиньи с собакой, оскалив страховидную пасть и показывая язык-меч. Жандармы шарахнулись, а тварь, примерившись, пробила потолок — за ней, как кукла на резинке, взлетела и пропала чертова девчонка.
— Отказал правый движок, — убито доложил вахтенный офицер.
В окна командной гондолы ударило солнце — потеряв балласт, накренившийся на нос «Гордый» оказался выше туч.
Принц был готов от злости укусить себя за локоть. Только сложился выигрышный план — если такой возможен при полном провале! — только взяли курс на спасительную Кивиту, и тут, как диверсант, является кротиха с патой, чтобы все испортить!
— Они выше коридора, под баллонами.
— Догнать, остановить их!
— Вижу слева ракетоплан, — сообщил наблюдатель. — Без горелок, планирует. Он идет прямо на нас. Дистанция пять миль… четыре с половиной… Это…
Он помедлил, сам себе не веря. Собственная машина Цереса?!
— Сбить, — прорычал остервеневший принц. — Огонь из верхней установки.
На хребте «Гордого» застрекотала картечница, но стрелок не успел взять верный прицел — и корабль содрогнулся от таранного удара.
— Весь балласт — за борт! Сброс батарей! — Капитан метался по перекосившейся гондоле.
Закрыв глаза, держась за поручень, принц опустился на сиденье. Экипаж работал слаженно — кабели долой, открыть разъемы, снять предохранители, — и цилиндры аккумуляторов рушатся вниз. Где-то под тучами они с грохотом разобьются о землю. Кончено. «Гордый» стал обычным поплавком в воздухе, игрушкой ветра.
«Все против меня. Подлые медиумы. Кротиха с патой. Самоубийца на ракетоплане. Кто это был?.. А, какая разница! Придется обедать с государем-отцом. Интересно, что сегодня подадут к столу?..»
— Вижу «Гордого»! Он опускается в аварийном состоянии. Всем — направление на меня, иду к «Гордому» и жду его посадки. Гвардейским отрядам — приготовиться к десанту.
Гроза над Бургоном — то ли благословение небес, то ли гнев Божий. Сейчас крестьянки в округе выносят своих меньших деток, чтобы их окропил дождь, осветили молнии — на здоровье, на счастье.
Тот, кого молния поцелует, но в живых оставит — станет генералом или графом, капитаном корабля или епископом. Самым везучим Громовержец оставляет знак на теле. Такие, меченные молнией, будут праведниками.
Профессор Картерет презирал поверья. Громоотводы на шпилях дворца вели силу туч в подземные баки-ловушки. Если сломается электростанция, запасы тока не дадут остановиться холодильникам, погаснуть лампам.
Дождь лил за окнами, угрюмый темный парк шумел, а профессора грызли сомнения, и донимала обида.
Принц отнял девчонку — зрячего медиума! Таких бывает два из тысячи, и не все годны для дальнего зрения. Что от нее останется? Труп, продырявленный пулями. Если угодят в голову, то даже мозг не исследуешь.
А черный эфир? Неизученное, тайное пространство. Те, кто туда заглядывал, приносили Риксу странные, волнующие впечатления, похожие на сны — вернее, на галлюцинации. Слух и зрение на миллионы миль — возможно ли?.. Верба уверяла, что беседовала с чудищами в оболочках из металла или льда, живущими в неведомой дали — а уж дистанцию она, как медиум, могла определять! Но она уснула, больше спросить некого.
«Ужасно, что мои планы, мои надежды связаны с капризами и увлечениями Цереса. Наука… она его интересует как инструмент власти. Или как оружие. А истина? Великая, святая истина, ради которой можно пожертвовать всем — репутацией, судьбой?..»
Вздохнув, профессор окинул взглядом шкафы, где на полках стояли лабораторные журналы — плоды его многолетних опытов.
«Разве он способен оценить мои усилия?.. Кому я передам все это?»
Записи в журналах были разные. Иные страницы стоили кому-то жизни. Скверно будет, если их прочтет смекалистый чин из сыскной полиции. Такой инспектор может пригласить эксперта — скажем, графа Бертона, — и грянет суд.
Веревка. Картерет невольно потер морщинистую шею.