Возглавлял печальную процессию поручик со священником. За ними плелись солдатики роты обеспечения с шанцевым инструментом на плечах.
— Могила общая, — четко пояснял поручик командиру землекопов. — Две меры длиной и глубиной, а шириной… — Он оглянулся, смерив на глаз троицу приговоренных, — две с половиной. Аккурат поместятся.
Святой отец из казарменной церкви едва чуял землю под собой. Только что, половины дня не миновало, как у храма уложили семерых, кровь и трупы, и вдруг приказ Его Высочества: «Напутствие и покаяние перед казнью!»
— Гере поручик, нет ли судебной ошибки? Быть может, следует устроить разбирательство?..
— Да как вы… — расширил глаза офицер, — как вы смеете, почтенный отче? Это приказ самого принца!
— Но среди них две девушки. Они штатские.
— Они военные по званию. Оставьте ваши разглагольствования, выполняйте что положено.
Последними в колонне волоклись флейтист, горнист и барабанщик. Эти вообще не знали, для чего их привлекли. Юный барабанщик изнывал от ужаса и жалости. Он едва краем глаза увидел среди троих девчонку и хотел взглянуть поближе, но забегать вперед нельзя.
— А во что у вас верят? — не унималась Лара, лишь бы чем-нибудь отвлечься.
— В три звезды — Санкари, Урагу Дано и Аланги. Это звезды пути, конец и начало. Санкари — ваш Мир. Значит, весь путь я прошла…
— И куда вы… уходите?
— Ну, это темное место, где спят. Потом люди опять прорастают на свет.
— Я ничего плохого не сделала. — Лара говорила больше для себя, чем для Безуминки. — Я в темное царство не пойду. Или к ветрам, или выше.
— Нет, выше — это для господарей, мудрецов и вольных. Мы, — Бези горько улыбнулась, — как пата хайджи, лежим, пока нас не согреют звезды.
— Язычество, — определил Удавчик. — Слушай, это хорошо! Скажи, что примешь веру Грома — день отсрочки! Такое дело обязательно уважат. Принц обожает ученых попов, к нему то и дело снуют — то столичные, то из Церковного Края.
— Не буду, — уперлась Безуминка. — Я много что нарушила, но веру не сменю.
— Ну и напрасно!
Запыхавшись, колонну догнал рядовой с бидоном пива.
— Целый галлон выклянчил! Кружка Тикену, нам остальное — помянуть.
— Голова! Дай хлебнуть.
— Эй, кто там губы раскатал? — встрепенулся недремлющий Сарго. — Забыл, сволочь, — кто пил перед покойником, тот дня не проживет. Спешишь? Пей, сынок, счастливо сдохнуть!
Показалось роковое место — ровная лужайка, где жандармы врыли рядком три свежеотесанных столба. Вспотевшие, сняв форменные куртки, служивые курили, сидя на травке.
— Ну, слава Господу, не нам могилу рыть! Благодарствуем, гере поручик, за подмогу.
— Молодцы, ребята, славно потрудились. А теперь — в сторонку.
У Лары начали подкашиваться ноги. Как, тут и жизни конец? В такую серую погоду? Хоть бы солнышко светило!..
— Мое пиво, — потребовал Удавчик. — Я с чужих рук не пью!
— Освободите их пока. Пять минут на желания, десять на молитвы.
— Поручик, а вы пробовали выкурить за пять минут три папиросы? — спросила Бези. — Мне дурно станет.
— Ладно. Но с условием: погасла — значит, выкурена.
— Махнемся? — потерев запястья, Удавчик взял кружку. — Меняю полкружки на папиросу. Лари, ты пивка не хочешь?
— Да. — Голос у Лары дрогнул.
— Суан, жадоба, ты куда бидон-то поволок? Барышня пить просит, а он…
— Так я товарищам!
— Родной, тебя еще цистерна ждет, а барышне осталось жизни на стакан. Гляди, последним словом прокляну…
Как всякий безбожник, Суан втайне побаивался поповской братии с ее обрядами и заклинаниями. Правда, Тикен рукоположения не получал, но кто знает, чему он в семинарии обучен… Ворча, рядовой таки вернулся. Лара хлестнула полкружки, не заметив крепости и вкуса. Ох!
— Музыканты! — крикнула она пронзительно.
— Что играть прикажете? — насупился флейтист, неловко держа инструмент. Барабанщик сопел, сопел, глядя исподлобья на отчаянную девчонку, а потом стал всхлипывать. Такая хорошая!
— Вон из строя, — приказал поручик. — Шагом марш в казармы. Шесть суток ареста.
Девчонка выбрала «Кошачий танец» — музычка не строевая, для гулянок, но знакомая флейтисту.
— Пивко что надо, — смаковал Удавчик. — И табачок забористый. Как ты его смолила? Надо луженое горло иметь… Ага, попалась! — вдруг толкнул он Безуминку локтем.
— Ты что? — Она заморгала.
— Из одной посуды пьем. У нас это — только по любви.