Стефан замер, а Мередит почувствовала, что ее сердце бешено заколотилось. Им даже в голову не приходило, что он нападет на Викки именно сегодня.
— Ее охраняет Дамон, — сказал Мэтт. — Это так, Стефан? Так?
— Должен, — сказал Стефан. — Когда стало темнеть, он был там. Если бы что-то случилось, он бы вызвал меня…
— Знаете что, — шепотом сказала Бонни. Ее глаза округлились, а губы задрожали. — Я думаю, нам надо ехать как можно скорее.
Секунду все смотрели на нее, а потом бросились бежать. Зазвенев, упал брошенный Стефаном топор.
— Эй, вы забыли меня! Я ведь не смогу убежать! Он придет за мной! Вернитесь! Развяжите мне руки! — орал Тайлер, но никто не отозвался.
Они промчались вниз по холму и сели в машину. Мередит рванула с места и понеслась по шоссе, сворачивая на бешеной скорости, не замечая дорожных знаков, хотя, как ни странно, в глубине души ей очень не хотелось оказываться у дома Викки. Она предпочла бы развернуться и поехать в противоположную сторону.
«Я спокойна. Я никогда не нервничаю!» — твердила она про себя. Это была ложь. Мередит просто отлично умела изображать хладнокровие, когда внутри творилось черт знает что.
Вот и последний поворот. Они выехали на Березовую улицу, и Мередит нажала на тормоза.
— Господи! — закричала Бонни с заднего сиденья. — Нет! Нет!
— Быстро, — сказал Стефан. — Может быть, еще успеем. — Он распахнул дверь и выскочил еще до того, как машина успела остановиться. На заднем сиденье тихо плакала Бонни.
11
Их автомобиль пристроился за одной из полицейских машин, наводнивших улицу. Было много света — мигалки полицейских машин сверкали синим, красным и янтарно-желтым, горело электричество в доме Беннеттов.
— Сиди здесь, — прорычал Мэтт, выскочил из машины и побежал за Стефаном.
— Нет! — Бонни резко вздернула голову; ей хотелось схватить его и затащить обратно. Тошнота и головокружение, которые мучили ее с того самого момента, как Тайлер упомянул имя Викки, теперь стали невыносимыми. Они опоздали, она знала это с самой первой секунды. Они опоздали. Мэтт бежит навстречу верной смерти.
— Закройся изнутри и сиди здесь, Бонни. Схожу с ними, — это была Мередит.
— Нет! Меня сейчас стошнит от того, что все говорят мне сидеть здесь! — прокричала Бонни, сражаясь с ремнем безопасности. Наконец ей удалось его отстегнуть. Несмотря на слезы, она видела достаточно хорошо, чтобы выбраться из машины и пойти к дому Викки. Она слышала, что Мередит шагает за ней по пятам.
Основные события разворачивались у парадного входа — что-то выкрикивали мужские голоса, навзрыд плакала женщина, кряхтели полицейские рации. Бонни и Мередит направились прямо к задней стороне дома, к окошку Викки. «С окном что-то не так, но что?» — отчаянно думала Бонни, пока они шли. В картине, которую она видела перед собой, была какая-то неправильность, но она никак не могла понять, какая именно. Окно в комнату Викки было распахнуто настежь… «Стоп, но оно ведь не может быть открыто полностью — у эркерных окон средняя рама никогда не открывается», — думала Бонни. Почему же тогда занавеска колышется, как подол ночной рубашки?
Окно не открыто. Оно разбито. Гравий был усыпан осколками, они хрустели под ногами. Кое-где в голой раме торчали осколки стекол, похожие на оскаленные зубы. В дом Викки кто-то вломился.
— Она пригласила его в дом. — Бонни плакала от беспомощной ярости. — Зачем она это сделала? Зачем?
— Стой здесь, — сказала Мередит, облизывая пересохшие губы.
— Хватит это повторять. Я так не могу, Мередит. Я просто-напросто свихнусь. Я ненавижу его. — Она схватила Мередит за руку и направилась вперед.
Зияющая дыра становилась все ближе и ближе. Занавески колыхались. Расстояние между ними позволяло видеть, что происходит в комнате.
В последнюю секунду Мередит оттолкнула Бонни и заглянула туда первой. Это не имело никакого значения. Обостренное экстрасенсорное чутье Бонни уже рассказало ей о комнате все. Она была похожа то ли на кратер от падения метеорита, то ли на обугленный остов леса после пожара. Сила и злая энергия еще вибрировали в воздухе, хотя главные события были уже позади. Это место подверглось жестокому налету.
Мередит стремительно отвернулась от окна и согнулась пополам. Ее вырвало. Сжав кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, Бонни подалась вперед и заглянула.
Первым, что она ощутила, был запах. Влажный запах мяса и металла. Она почти чувствовала его вкус — такой бывает во рту, когда прикусишь язык. В колонках что-то играло, но из-за криков с той стороны и барабанного гула в ушах она не смогла расслышать, что именно. Ее глаза, еще не привыкшие к свету после уличной темноты, различали только красный цвет. Красный цвет — и больше ничего.
Это был новый цвет комнаты Викки. Бирюзовый куда-то исчез. Красные обои, красный плед. Аляповатые красные пятна по всему полу. Как будто ребенок заполучил ведро красной краски и свихнулся на радостях.
Щелкнул проигрыватель, и иголка вернулась к началу пластинки. Песня заиграла снова, и Бонни с ужасом узнала ее.
Это была песня «Спокойной ночи, милая».
— Ах ты скотина, — прошептала Бонни. У нее закололо в желудке. Пальцы сжали оконную раму, крепче, еще крепче. — Скотина! Ненавижу! Ненавижу тебя!
Мередит услышала ее шепот, выпрямилась, обернулась, дрожащими руками поправила волосы и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь сделать вид, что с ней все в порядке.
— Ты поранила руку, — сказала она. — Дай-ка я посмотрю.
Бонни даже не заметила, что порезалась осколками стекла. Она протянула кровоточащую ладонь, но, вместо того чтобы дать Мередит осмотреть рану, схватила ее за руку.
У Мередит был жуткий вид: глаза остекленели, губы побелели, ее трясло. Но Мередит все равно пыталась позаботиться о ней, пыталась взять все на себя.
— Не надо, — сказала Бонни, пристально глядя ей в глаза. — Поплачь, Мередит. Поплачь громко, если хочешь. Но только выпусти то, что у тебя накопилось. Сейчас не надо быть хладнокровной, не надо держать это в себе. У тебя есть полное право не сдерживаться.
Секунду Мередит стояла, дрожа, потом покачала головой, и на ее лице проскользнула призрачная тень улыбки.
— Не могу. Просто я по-другому устроена. Ладно, давай я все-таки посмотрю твою руку.
Может быть, Бонни и заспорила бы с ней, но в эту секунду из-за угла показался Мэтт. Он бросил на девушек яростный взгляд.
— Что вы тут делаете?.. — начал он, а потом увидел окно.
— Она мертва, — ровным голосом сказала Мередит.
— Я знаю. — Мэтт был похож на плохую, слегка передержанную фотографию себя самого. — Мне сразу сказали. Сейчас там выносят… — Он не договорил.
— Мы все провалили. И это после того, как мы ей пообещали… — Мередит тоже не договорила. Говорить было нечего.
— Но теперь-то полицейские нам поверят, — сказала Бонни, глядя то на Мэтта, то на Мередит. Она отчаянно пыталась найти в случившемся хоть какой-то плюс. — Им придется поверить.
— Нет, — сказал Мэтт. — Они не поверят, Бонни. Понимаешь, они уже сказали, что это самоубийство.
— Самоу… Они вообще видели комнату? Они хотят сказать, что это — самоубийство?! — почти закричала Бонни.
— Они говорят, она была эмоционально неуравновешенна. Они говорят, ей… ей каким-то образом попали в руки ножницы…
— О господи, — сказала Мередит и отвернулась.
— Они говорят — по-видимому, ее терзало чувство вины за то, что она убила Сью.
— Кто-то вломился в дом, — яростно сказала Бонни. — И они не могут это отрицать.
— Могут. — Голос Мередит был тихим, как будто она смертельно устала. — Ты посмотри на окно. Все осколки снаружи. Стекло разбили изнутри.
«Вот что еще было неправильно в той картинке», — сообразила Бонни.