Звуки чужих криков — от боли ли или от страха, он не мог сказать — вторглись в личное пространство его черепа. Когда было необходимо смешаться с людьми, одним из секретов успеха являлась эмпатия — и Келпи обладал ею; сейчас же он просто желал иметь возможность её отключить.
Вопли из других камер ощущались так, словно армия демонов внутри его тела пыталась разорвать его душу в клочья. Он свернулся в клубок, стараясь стать как можно меньше и закрыл свои уши телом так плотно как только мог… но крики продолжали пронзать и боль стала невыносимой.
Келпи был близок к тому, чтобы начать биться головой о пластиковый пол его клетки, когда тяжёлая металлическая дверь его камеры качнулась медленно открываясь.
Сев, Келпи поискал взглядом признаки охранника или Джошуа или кого ещё… но никто не пришёл, и крики внезапно притихли. Дверь открылась всего на несколько сантиметров, меньше чем на фут — малость, предусмотренная при разблокировке магнитного замка — но сквозь эту щель Келпи заметил движение.
Он надеялся, что кто-то идёт к нему, убить или освободить его. Ему на самом деле было плевать, зачем именно и боялся признаться самому себе, чему он отдаёт предпочтение.
Никто не остановился, но движения, видимые через щель, теперь были практически непрерывны, и, наконец, Келпи понял, что остальные были свободны. Они бежали вниз по коридору к свободе, в то время как он всё ещё оставался запертым в клетке из оргстекла в своей камере.
Внезапно он осознал, что на самом-то деле вовсе не хочет умирать.
Вскочив на ноги, Келпи закричал; но его голос был слабым, из тех, что не выделяется и не привлекает к себе внимание, из тех, что наверняка не было слышно за какофонией в коридоре. Он кричал снова и снова, но он знал, что они не слышат, не могут услышать. Они все бежали спасая свои жизни и у них не было на него времени.
Слёзы неудержимо потекли по его щекам, и Келпи смирился с тем, что ему предстоит сгореть заживо, в одиночестве, его печью… и его могилой… будет пластик, и, в конечном счёте, его останки смешаются с курганом расплавленной слизи.
Затем она вошла в дверь!
Келпи был так поражён, что просто стоял пока она заходила внутрь.
Она была так прекрасна! Длинные чёрные волосы, сияющие тёмные глаза, пухлые красные губы и кожа цвета сладкой карамели, какую он получал на Рождество, вся закутанная в чёрную ткань своих одежд.
— Не волнуйся, — сказала она. — Все выберутся отсюда.
Он молча смотрел как она отрывает ножку у стальной скамьи, стоящей у стены.
Подойдя к клетке, она сказала, — Посторонись.
Келпи прижался к задней стенке.
Замахнувшись обломком ножки от скамьи, она обрушила его на замок и пластик вокруг металлического механизма словно испарился.
Дверь открылась, она подошла и помогла ему выбраться на пол камеры. Она размотала его и — сзади — он услышал звук разрываемой на куски смирительной рубашки, словно он тоже был подарком, и она распаковывала его.
Впервые за все дни руки Келпи были свободны.
— По коридору направо, — сказала она спокойно. — Следуй за толпой, будь поближе к кому-либо и мы все выберемся отсюда.
Он кивнул, онемев от её ослепительной красоты и её командирского вида.
— Ты можешь говорить?
Он сумел сказать, — Да.
— Хорошо — ты можешь помочь. Заставь людей продолжать движение, следи за толпой. Понял?
Он снова кивнул.
Она улыбнулась ему, и впервые в своей очень странной жизни Келпи влюбился.
Прежде чем он смог сказать что-то ещё, она развернулась и умчалась за дверь, на помощь тем, кто в том нуждался.
Сняв остатки смирительной рубашки, Келпи в его серой робе слился с серыми стенами камеры. Он знал, что если сейчас кто-нибудь войдёт — хоть он и не был в действительности невидим — его будет практически невозможно увидеть. Он чувствовал, как его сердце колотится в груди… он не знал, было ли это физиологической реакцией на страх или на появление черноволосой богини, и его это не волновало. В любом случае уровень адреналина был достаточно высок, чтобы он мог исчезнуть. Он снял свою серую тюремную униформу…
Выйдя в коридор, обнажённый Келпи держался сбоку, в стороне и медленно двигался среди бегущих трансгенов. Пока остальные мчались очертя голову, спасая свои жизни, Келпи спокойно искал темноволосую женщину.
Конечно, как и другие, он продолжал двигаться к выходу; но заглядывал в каждую камеру, зная, что она будет спасать остальных, и зная, что — так же как никто не замечал его — его богиня будет выделяться в любой толпе… не говоря уже об этой, где она была единственной, кто не походил на какое-либо животное и не одета в серое.