Куда-нибудь, где толпа народу – в особенности привлекательных девушек, не обремененных детьми. Музыка, танцы и веселая атмосфера – как раз то, что нужно двум молодым врачам в свободное от работы время. Максу, конечно, не терпится сбежать – но, к его чести, у двери он остановился:
– Ничего, что оставляю тебя одну?
– Все в порядке. Хорошего вечера, Макс.
– Никому не открывай. И пиши мне, если что-то случится.
– Все будет хорошо. – Элли представила, какое лицо будет у Джета, если Макс вдруг получит от нее CMC с просьбой о помощи.
Она прямо-таки видела этот суровый взгляд и слышала, что он скажет лучшему другу. «Избавься от нее, дружище. У тебя одни проблемы с тех пор, как она здесь появилась».
Мышонок долго не хотела успокаиваться. Элли ее покормила и приласкала, искупала и переодела. К тому времени, как дочь наконец заснула в своей кроватке, Элли чувствовала себя очень усталой. Но у нее были и свои дела.
Через час она распечатала и заполнила анкету для работы в Мельбурнском госпитале, в котором были свои собственные ясли, куда принимали детей от шести недель. Она нашла конверт, сунула в него бумаги, запечатала и после этого закрыла глаза и вздохнула с облегчением. Она знала, куда двигаться. У нее снова было будущее.
Она понимала, что ей совсем недолго оставаться рядом с Максом Мак-Адамом. Значит, нужно наслаждаться каждой минутой.Что-то изменилось. Макс не мог толком разобраться, что именно, но считал, что ночь, проведенная с Джетом, прочистила ему мозги. Довольно неожиданно, учитывая, что в результате он оставил мотоцикл возле его дома, рано утром уехал домой на такси и потом проснулся с невероятной головной болью.
На следующий день Элли была до крайности предупредительна и почти не попадалась ему на глаза. Она отправилась в магазин и купила коляску, а потом ушла с Мышонком на прогулку. Он их почти не замечал, и прошло несколько дней, прежде чем он понял, что по-прежнему не обращает на них внимания.
Нет, это было не совсем так. Он знал, что у них все в порядке, и это не создавало никакого напряжения. Вот, точно. После того как он пережил прилив страха, что закончит свою жизнь в кресле-качалке на веранде, упустив все возможности, в его жизни вдруг появились неожиданная ясность и спокойствие.
К этому выводу Макс пришел, приглядывая за Мышонком однажды поздним вечером, пока Элли принимала душ. Мышонок не спала, и он взял ее на руки, но она не была голодна и не плакала, так что он просто сидел на диване, положив ее себе на колени. Она сжимала его большие пальцы своими крошечными кулачками и смотрела на него с потешно серьезным выражением.
– Как дела? – спросил Макс. – У меня был хороший день. А у тебя?
Это действительно был хороший день. Да и вообще вся неделя выдалась неплохой, много интересных случаев. Как выяснил Макс, лучший способ выговориться – это, приходя домой, встречать кого-то, кому искренне интересно, чем он весь день занимался. Когда они с Риком и Джетом жили вместе, каждый из них был не очень-то склонен пересказывать произошедшее на работе, но Элли наслаждалась его рассказами. Она задавала вопросы, которые наполняли его ощущением гордости за хорошо сделанную работу. Порой даже заставляли задуматься, как в следующий раз сделать еще лучше. А иногда – что ему больше всего нравилось – ему удавалось ее рассмешить. Как сегодня.– Так вот, прибегает этот парень – так, словно за ним гонятся все силы ада. Бледный как полотно. Одна рука обмотана окровавленным полотенцем, а в другой – пачка замороженных овощей. И говорит, что нечаянно отрубил себе палец и что он здесь, в упаковке с горохом. И валится в обморок прямо на пол.
– Не может быть! Что же ты сделал?
– Приготовил первое травматологическое. Позвонил в нейрохирургию, и оказалось, что Рик там по каким-то своим делам, и его очень интересует перспектива пришивать палец, и потом…
– Что?
– Мы разматываем полотенце и видим, что он отрезал только маленький кусочек сверху и там просто небольшая ранка. Обошлись куском пластыря.
Элли мягко, мелодично рассмеялась, и Макс почувствовал удовлетворение, что смог развлечь ее. Это заставляло его чувствовать себя… важным. Так или иначе, это было приятное чувство.
– Я скучаю, – призналась Элли. – Возможно, это потому, что я вряд ли смогу себе позволить долго сидеть дома с ребенком. Я бы хотела вернуться к работе, и знаешь что?..
– Что?
– Я думаю, в следующий раз я поступлю в травматологическое, а не в хирургию. Например, ты каждый день имеешь дело со смертью. Исход может быть каким угодно, это непредсказуемо. Это вызов, который хочется принять. Я понимаю, почему тебе там так нравится.А Макс начал понимать, почему Элли хотела бы подольше сидеть с ребенком. Он наблюдал, как меняется личико малышки у него на коленях. Нахмуренные бровки, придававшие ей сердитое выражение, и сморщенный носик – как будто она вдруг почуяла какой-то неприятный запах. Маленький ротик был приоткрыт, и кончик языка то высовывался, то снова скрывался. Макс вдруг заметил, что сам делает то же самое, копируя движения малышки. Ее глаза расширились, и Макс в ответ сделал большие глаза. А потом вдруг осознал, что держит Мышонка за ручки и строит самые дурацкие рожи, на какие только способен.
Ей это, похоже, очень нравилось. Он мог бы поклясться, что она пытается за ним повторять. Это завораживало. Наполняло теплом, так же как и смех Элли. Он издавал различные звуки, поначалу этого не замечая. Щелкал языком и – о господи! – сюсюкал. А потом вдруг произошло это.
Уголки маленького рта растянулись и приподнялись. И Мышонок улыбнулась.
Вернувшись из душа, Элли сначала ему не поверила. Она сидела на краю дивана, расчесывая волосы, и даже прервалась на секунду, чтобы покачать головой:
– Она еще слишком маленькая, чтобы улыбаться. Дети учатся улыбаться примерно в шесть недель.
– Но она улыбнулась! Мне. Правда? – Макс приподнял ручки ребенка и защелкал языком, пытаясь снова вызвать улыбку.
– Может, она гримасничала.
– Нет. Она улыбнулась! Смотри… смотри, она опять улыбается!
– Боже мой, – выдохнула Элли, – она правда улыбается!
Они оба смотрели на Мышонка. А потом одновременно подняли голову, встретились взглядами и улыбнулись друг другу.
Макс первым отвел глаза. Ему требовалось что-нибудь сделать. Он отдал Элли ребенка и встал. Бесцельно пошел по комнате и остановился у книжной полки, где его взгляд упал на фотографию «плохой четверки». Четверки. Он медленно повернулся и тихо спросил:
– Как насчет Мэтти?
– Твоего друга?
– Нет. Имя.
Теперь она поняла. Посмотрела на Мышонка, потом снова подняла глаза. Взгляд ее был таким же, как когда она увидела первую улыбку своей дочери.
– Сокращенно от Матильды, – прошептала она. – Мэтти. Отлично, Макс… но ты уверен?
– По-моему, хорошо.
– Но это ведь имя человека, который для тебя очень много значил…
Он с трудом сглотнул.
– Если бы я выбирал ей имя, я назвал бы ее именно так, – мрачно произнес он. – Если бы она была моей дочерью.
Элли отвела глаза и сморгнула.– Значит, Мэтти. – Она наклонилась и поцеловала младенца. – Привет, Мэтти.
Он дал Мышонку настоящее имя. Имя, которое бы выбрал для собственного ребенка. Радость от этого драгоценного подарка все еще пребывала с Элли, когда она укладывала очень сонную малышку в кроватку в их общей комнате. На еегубах все еще блуждала мечтательная улыбка, когда она вышла в гостиную и увидела Макса, который выключал везде свет. Он передвигался в полумраке, освещаемый только отблесками света, проникавшими из холла.
– Я думал, ты уже легла, – сказал он.
– Я хотела сказать тебе спасибо.
– Не стоит благодарности.
Если бы он не улыбнулся, она сказала бы еще что-нибудь и ушла, но эта улыбка… Такая ясная и невероятно нежная. Земля ушла у нее из-под ног. Элли шагнула вперед, сокращая расстояние между ними, поднялась на цыпочки и обняла Макса. Инстинкт говорил ей, что только прикосновением она может выразить, как много значит для нее это событие и эти отношения, – прикосновением, а не словами, которые всегда будут лишь слабым отражением.