Она повернула холодный кран, прислушиваясь к глухому звуку лязгающих труб, наполнила водой эмалированную кружку и залпом выпила. Вода застоялась в цистерне и была неприятной на вкус. Она скривилась и заметила, как в зеркале на ее лице замелькали тени от колеблющегося фонаря.
Детектив Мэй – красавчик, подумала она, но явно без гроша за душой, что крайне обидно, поскольку ей необходим мужчина обеспеченный. Особенно привлекало то, что он еще так молод и неиспорчен. И безусловно, она пришлась ему по вкусу. Высунув язык, Бетти увидела, что он покрыт белым налетом. Сделала глубокий вдох и задержала дыхание.
Но кто-то продолжал неровно дышать у нее за спиной.
Она еще стояла с открытым ртом, когда над ее правым плечом возникло огромное белое лицо в маске. Рот зиял кровоточащей раной, словно был рассечен резким ударом меча, зубы были неестественно крупные и кривые. Взгляд – дикий и затуманенный, все лицо испещрено лоснящимися рубцами. Надо лбом – полоска оголенного, потрескавшегося черепа. Он картинно тянул к ней руки в кровавых язвах, как в кадре из какого-то давнего фильма с Лоном Чейни[19] или в сцене из «Ада» – только такого, каким его увидел Данте, а не Оффенбах. Чем-то напоминая несчастного инвалида Первой мировой войны, получившего больше увечий, чем кто-либо из старых вояк, что торгуют на улицах карандашами.
Бетти закричала так громко, что заглушила стук упавшего в раковину фонаря. Последнее, о чем она успела подумать, прежде чем потеряла сознание, была досада на то, как глупо она распорядилась своими вокальными данными – всего за несколько дней до судьбоносной премьеры.
Брайант услышал крик и побежал на него, освещая путь фонарем, но вынужден был остановиться и повернуть назад, увидев, что вышел к двери левого прохода, наглухо забитой и закрашенной. Еще минута ушла на то, чтобы взлететь по лестнице на балкон. Подруга Бетти Салли-Энн проснулась и, вопя, трясла ее за плечи и размахивала руками.
Брайант распахнул дверь ванной комнаты и помог Бетти встать на ноги. Когда он отвернул кран и брызнул холодной водой на ее лицо, Салли-Энн вцепилась ему в плечо.
– Оно побежало на лестницу, – завопила она, указывая на дверь.
Брайант понимал, что ему следует ринуться и догнать злодея, но эта идея была ему явно не по душе. Он подбежал к лестничной площадке и посмотрел наверх в темный проем.
– Куда, наверх? – спросил он.
– Да, да, скорее, хватайте его! – Паника Салли-Энн передалась очнувшейся хористке, и теперь они вместе запрыгали по полу, суетливо размахивая руками.
Брайант с неохотой поднимался по лестнице. На лестничной площадке было так темно, что у него появилось ощущение клаустрофобии. Высоко подняв фонарь, он осторожно двинулся вперед и оказался в пустынном коричневом коридоре с запертыми дверями офисов. Он направил фонарь в противоположную сторону. Там тоже никого не оказалось. Однако, вернувшись назад, увидел широкую спину человека, заворачивающего за угол на расстоянии пятнадцати ярдов.
Откуда, черт возьми, он здесь взялся, спросил себя Брайант. Коридор был пуст. Как тот мог видеть в темноте? Он устремился за исчезающей фигурой. Дошел до угла, остановился и предусмотрительно посветил вперед фонарем, втайне надеясь на то, что если там еще кто-то стоял, то свет его спугнет и он убежит. Жаль, что рядом не было Мэя; крепкий, разумный, отважный, он бы поддержал его…
Помахав лампой достаточно долго, Брайант наконец завернул за угол.
И оказался в дюйме от белого лица с вытаращенными глазами. Он закричал, лицо под маской закричало, и Брайант в ужасе выронил лампу.
К счастью, у нее оказался надежный фитиль, так что горящее масло не расплескалось вокруг, но огонь все равно погас. Целую минуту Брайант потратил на то, чтобы дрожащими пальцами нащупать лампу в темноте и снова зажечь, и тогда увидел, что сидит на полу напротив простершегося во всю стену зеркала.
Откуда-то сверху, из-под самой крыши, он услышал звук стучащих по стальным ступеням ботинок и хлопок металлической двери. Тот, за кем он гнался, оказался теперь заперт снаружи, на крыше, без малейшего шанса спуститься вниз. «Слава богу, – подумал Артур, приглаживая волосы и поправляя на себе одежду. – Скажу девушкам, что спугнул его».
30
Триста
Утро четверга свидетельствовало о ночной бомбардировке, но центральные улицы Лондона по большей части остались невредимы. Мэй встревожился, обнаружив, что уже издержал недельную норму продуктов, за вычетом лишь свиного сала. У него не было ни малейшего представления о том, куда его деть, разве что обменять на что-то съестное. На оборотной стороне последней страницы его продовольственной книжки значился список с мистическими серийными номерами и правительственное сообщение, гласившее: «Никоим образом не используйте данную страницу до специальных указаний». Это резюмировало отношение властей ко всему происходящему.
Но, похоже, никто не обращал на это внимания. По приблизительным оценкам, в 1939 году недоедала по крайней мере четверть населения Англии. Ныне в семьях тщательно следили за питанием, выискивая овощи, какие вряд ли когда-либо видели или употребляли раньше.
Мэй гордился своей спортивной фигурой, но начал набирать вес. Его тетушка в буквальном смысле слова перенесла фронт военных действий на кухню. Всю ночь она ублажала любимого племянника малоаппетитными блюдами из шинкованной капусты, шпината, свекловицы и репы. Кормила его отвратительного вида картофельными оладьями и супами из рыбьих голов, приправленными щавелем и тертым мускатным орехом, взбивала пюре из пилюль для улучшения пищеварения с сельдереем и каштанами, обильно смазывая его жиром или добавляя для густоты нутряного сала. Однажды вечером она готовила некое экспериментальное варево, смешав кору вяза со сгущенным молоком, от чего с обеденного стола полностью сошла полировка, и ей пришлось несколько недель натирать его поверхность карполом, дабы восстановить блеск.
– Почему бы тебе не пойти и не купить нам пару чашек кофе, пока я закончу здесь дела? – распорядился Брайант, когда его напарник появился на работе. – Чай закончился, а братья Карлуччи весь свой распродали. Захвати заодно пару батских булочек.
– Мне крайне стыдно, – заметил Мэй, – но, боюсь, у меня не хватит денег. Я уже истратил свое жалованье за первую неделю.
– Понятно: из кожи вон лез, поражая воображение девчонок. Полагаю, придется выдать тебе аванс. – Брайант полез в карман своих широких шерстяных брюк. – Здесь десять шиллингов. Не беспокойся, что стал должником. Я трачу зарплату, которую мне не выплатят еще лет шесть после моей смерти.
– Спасибо огромное. Бидл говорит, прошлой ночью ты видел призрака.
– Конечно, но не хочу, чтобы ты так его называл. На самом деле я загнал его на крышу. Когда я туда поднялся, то наткнулся на удивленного добровольца пожарной охраны, сидевшего на вентиляционной трубе. Он сказал, что видел, как кто-то вылетел из двери, метнулся к краю крыши и пропал. Когда он подбежал к выступу и посмотрел вниз, там никого не оказалось. Словно тот просто растворился в воздухе. Когда я поднялся, бедный парень решил, что ему это привиделось.
– Куда все-таки он мог деться?
– Черт побери, не знаю. Здесь даже окна, в которое он мог бы залететь, нет. Ничего, кроме отвесной кирпичной стены, откуда лететь с огромной высоты прямо на улицу. Я послал Кроухерста обследовать все вокруг. Но меня больше беспокоит то, что твоя хористка, войдя, заперла дверь изнутри и тем не менее эта тварь возникла прямо у нее за спиной.
– Ты хочешь сказать, наш незнакомец умеет проходить сквозь двери и исчезать, спускаясь по стенам, будто вампир?
– Нет, это ты говоришь. Я вижу по движению губ. Сходи за кофе.
Мэй ушел и добыл кофе, но некий зловещий образ, материализовавшийся в ванной комнате, когда там находилась полураздетая девушка, неотступно следовал за ним.
– Мне кажется, моя обязанность – предложить Бетти защиту полиции, – сказал он, вернувшись.
– Хм. Я так и думал, что ты это предложишь. Я учу тебя подсказками, видишь. Понаблюдав, как ты общаешься с противоположным полом, можно написать труд по антропологии. И досаднее всего, ты сам этого даже не осознаешь.
19
Лон Чейни (1883–1930) – знаменитый характерный актер немого кинематографа США, прославился ролями в фильмах ужасов, например «Призрак оперы» (1925).