Помощница Андреаса Ренальды была облачена в черное шерстяное платье и черные чулки и больше напоминала профессиональную актрису, нежели те, кого он встречал в театре. Его провели в роскошный кабинет в кремовых тонах, выходивший окнами на доходные дома Эдвардианской эпохи. Не странно ли, подумал он, что пары, разгуливающие по дому в пижамах, и администрацию компании разделяют всего десять ярдов и пара стеклянных панелей.
– Правда, необычно? – раздался у него за спиной голос с сильным акцентом. – В первый день я приехал рано утром и, подойдя к окну, увидел в нескольких футах от себя раздетую смущенную женщину. В моей стране подобное невозможно себе представить. Там люди гораздо уважительнее относятся к себе.
Брайант обернулся и увидел коренастого мужчину лет под сорок, с волосами до плеч и жестким взглядом карих глаз. Когда он, пошатываясь, прошел по комнате, детектив догадался, что перед ним человек, у которого на обеих ногах металлические шины.
– Я Андреас Ренальда. – Финансовый магнат протянул ему руку. – А вы наверняка мистер Брайант. Пожалуйста, присаживайтесь. Вы меня извините, если я постою.
Брайант попытался объяснить свой удивленный взгляд.
– Мне жаль, я вижу, вас ранило.
– Нет, я таким родился. Мои ноги бесполезны, но мозги в полном порядке. Итак, вы рассчитывали увидеть кого-нибудь в добром здравии, а я рассчитывал увидеть кого-нибудь постарше. Что ж, все идет вразрез с ожиданиями.
– Уверяю, я не хотел вас обидеть.
– Конечно, не хотели и нисколько не обидели. – Ренальда отмахнулся от извинений. – Однако никак не могу уяснить, чем могу вам помочь.
– Просто я хочу немного о вас узнать, – ответил Брайант, пожав плечами с видом, который, по его мнению, должен был символизировать здоровый интерес.
– Нет ничего такого, что могло бы заинтересовать полицейского. Компания принадлежала моему отцу, и он оставил по себе долгую память. – Он криво улыбнулся, погрозив Брайанту пальцем. – А я уже встречал вас.
– О? Где же?
– В театре. Я там часто бываю, прихожу на репетиции.
– Никто не сказал мне.
– Потому что никто об этом не знает. Я не хочу, чтобы они считали, будто должны показывать себя с лучшей стороны лишь оттого, что в здании присутствует человек, которому они обязаны работой.
– Вы полностью финансируете постановку? – спросил Брайант.
– На все сто процентов, – ответил Ренальда, облокотившись на заднюю стену кабинета; такое положение он, вероятно, находил для себя наиболее удобным. – Хотите спросить меня о чем-то конкретном?
– Что вы можете рассказать о Римском клубе?
Улыбка сошла с лица Ренальды.
– Ах, это. Нас всех это довольно сильно смущает. «Три сотни». – Он слегка махнул рукой, как бы в знак того, что вы, мол, понимаете. – Мой отец был не самым терпимым человеком на свете. Некоторое время его офис находился в Берлине, там это название и родилось. Берлинский филиал мы закрыли в тридцать шестом году. Что касается компании, ее историю редко излагают подробно.
– Ну, я чрезвычайно внимательный слушатель, – соврал Брайант.
– Мы – греки, мистер Брайант. Чтобы преуспеть в Греции, надо быть связанным с морем. Мой отец, Сириус, заработал свой капитал на судоходстве. Он знал толк в море и не доверял никому, кроме своих прямых наследников. У него был сын, которого он считал никчемным, а потом его любимая жена родила меня. Со дня рождения я был обречен заниматься семейным бизнесом. Сириус наполовину ослеп во время Англо-бурской войны, но увечье лишь заставило его бороться еще ожесточеннее. Когда он увидел мои иссохшие ноги, то воспринял это как предзнаменование, что из меня тоже вырастет борец. Он верил в силу увечных, видел в этом испытание на прочность натуры. Мой отец был крайне суеверен. Сириус никогда не понимал женщин, но достаточно ценил свою жену, чтобы прислушиваться к ее советам. Помню, как однажды он разговаривал с Уильямом Рэндольфом Херстом.[20] – «Предоставь женщинам некую толику власти, – сказал Херст, – и они всегда будут тебя удивлять». Он, правда, не сказал, хорошо это или плохо.
– И ваша мать взяла на себя руководство компанией после смерти отца?
– Она руководила ею, когда он был жив, и до тех пор, пока я не окреп, чтобы принимать решения. – Ренальда поморщился, перенеся равновесие с одного стального протеза на другой. Приспособление, помогающее ему двигаться, доставляло сильную боль.
– Почему он считал, что ваш старший брат не способен контролировать бизнес?
– Вероятно, видел в нем отголоски себя самого в молодости.
– Но после смерти отца ваша мать, по всей видимости, могла разделить его империю со старшим сыном?
– Не вижу, какое это может иметь отношение к тому, что вас интересует, мистер Брайант.
– Это ведь и ваши проблемы. В вашем театре на этой неделе погибли двое людей. Уверен, вы понимаете, что, когда речь заходит о человеческой жизни, нам приходится расширять рамки следствия в сферы, в которые мы в ином случае не вторгались бы.
– Конечно. И лично от себя должен настаивать, чтобы вы включили меня в ваш список подозреваемых. В конце концов, я находился в здании, когда убили мистера Сенешаля.
– Вас нет в моем списке. – Брайант терпеть не мог, когда его подлавливали. – Меня не поставили в известность о вашем присутствии.
– У меня свой ключ от королевской ложи. По причинам, скорее, личного свойства. Попытайся я подняться по лестнице с этими штуками… – Он стукнул ногой. – Я бряцаю как паровоз. Люди тотчас услышат, что я пришел.
Брайант взял шляпу и поднялся, чтобы уйти.
– Вы отдаете себе отчет, что я буду вынужден попросить вас закрыть театр, случись еще что-нибудь.
– Вы должны понимать масштаб нашего предприятия, мистер Брайант. Это не просто скромная пьеска, которая повлечет за собой плохие отзывы и через неделю исчезнет со сцены. В эту постановку вложен огромный капитал. «Орфей» был задуман для того, чтобы долгое время идти во многих странах мира, поднимая финансовую планку будущих постановок. Это курица, которой суждено долго нести золотые яйца, несмотря на ваши архаичные цензурные установления. Закрытие спектакля отнюдь не входит в мои планы.
– Возможно, нет, но если я решу, что это спасет чьи-то жизни, я не остановлюсь перед тем, чтобы отдать такой приказ.
– И полагаю, ввяжетесь в любопытный поединок. – Ренальда оскалил зубы, что не предвещало ничего хорошего. – Время, когда англичане безраздельно владели всем на свете, подходит к концу. Будущие капиталы станут составляться с участием таких международных картелей, как наш.
– Я мало смыслю в деловом мире, – заметил Брайант, вспомнив своего отца на Плеттикоут-лейн. – Что вы намерены предпринять в связи с гибелью Шарля Сенешаля? Вы потеряли первоклассного баритона.
– Сочувствую его семье, но есть немало других хороших голосов. Насколько я понимаю, вы хотите ограничить доступ к рабочим помещениям за кулисами.
– Все правильно. Впредь никто не выйдет и не зайдет, не отметившись у моих людей. Поймите, мы постоянно должны быть в курсе того, кто находится в здании.
– Массе людей необходимо встречаться с Еленой Пароль и персоналом, задействованным в постановке.
Ренальда приподнял левую ногу и шагнул вперед, остановившись посреди комнаты. Шины придавали его телу временное ощущение стабильности.
– Им придется зарегистрироваться у администратора при входе, в ином случае их арестуют. – Брайант водрузил шляпу на голову и лихо сдвинул ее назад. – Я отнял у вас слишком много времени.
– Если захотите спросить меня еще о чем-нибудь, надеюсь, вы дадите мне знать? – Ренальда сомкнул зубы в учтивой улыбке.
Дойдя до двери, Брайант обернулся и снова оглядел комнату. Это была святая святых Ренальды. Голые стены, стеклянный кофейный столик, письменный стол красного дерева, кремовые шторы. Ни фотографий, ни стенных украшений, ни бумаг. Ничего, что свидетельствовало бы о личности хозяина. В семье произошел раскол, и его хватило, чтобы заставить человека скрывать свои чувства.