– Это не так! – возмутился Брайант.
– Именно так. Скажем, по поводу высокой ноты, предупредившей мать Майлза Стоуна. В тот день флейтист опоздал, помнишь? Никакой высокой ноты, взятой флейтой, не было, просто кто-то из оркестра настраивал скрипку. И еще одно обстоятельство. Эта чертова Эдна Уэгстафф и ее болтливый кот. Не могла она слышать голос Дэна Лено в «Паласе», поскольку он там никогда не бывал. Он умер в тысяча девятьсот четвертом году, так ни разу и не выступив на его сцене. Она просто безумная, одинокая старуха. История Андреаса Ренальды за уши притянута к твоим романтическим представлениям о классической литературе и мифах, и все тут. Возможно, Бидл был прав, когда попросил о переводе. Ты не делишься информацией и не прислушиваешься к здравому смыслу. Не уверен я, что подхожу для работы в отделе больше, чем он.
– Ты о чем?
– О тебе, Артур. Я никогда не привыкну к подобным методам. Довольно с меня этих бдений в твоем кабинете, всех этих толстенных книжек о ясновидящих, астрологах, белых магах, спиритизме и шабашах ведьм. В то время как другие читают «Дейли мейл», ты штудируешь «Апокрифические книги мертвых». На Боу-стрит все смеются, пока ты гоняешься за вампиром, якобы нападавшим на иностранцев на Лестер-Сквер. Носишься по переулкам глубокой ночью, пытаясь схватить оборотня, сосущего кровь из норвежцев. И как только ты ухитряешься убедить людей верить в подобную чушь? Почему сержант Фортрайт в канун Нового года торчала на складе Кингз-роуд, ожидая священника, который будто бы мог разглядеть в святой воде отражение распятия? Что, удалось тебе поймать твоего вампира? По ее словам, ты единственный, кто видел, как он скрылся в тупике. Ты сказал ей, что он должен был подняться по стене, что они и не на такое способны в состоянии стресса. Ты нас всех загипнотизировал своими безумными идеями… Ну, довольно. Все дело в том, какое влияние ты оказываешь на людей. У тебя благие намерения, но ты всех опутываешь своими нелепыми фантазиями. Почему ты не можешь просто посмотреть правде в глаза и признаться, что тебе не хватает опыта? Тебе по плечу вкалывать в музее или где-то еще, читать лекции о призраках и гоблинах, раскапывать египетские гробницы. Возьми хоть Говарда Картера: он ведь не брал себе в голову стать полицейским, не так ли?
– Могу ли я тебе напомнить, – возразил Брайант, пытаясь сохранить достоинство, – что отдел называется отделом аномальных преступлений?
– В день нашего знакомства ты мне сказал, что у тебя и твоих коллег разные понятия об аномальности. Но ты даже не удосужился предупредить, до какой степени они разнятся. Знаю, ты немного старше меня, но я бы хотел воспользоваться случаем и придать делу другой оборот, прежде чем Давенпорт прознает, что ты натворил, и забьет гвоздями дверь в отдел. Мне следовало воспротивиться, когда ты притащил ясновидицу, может быть, тогда ничего такого не случилось бы. Отчего бы тебе не сделать перерыв и не присоединиться к ребятам из противовоздушной обороны, найти себе применение и постараться не ломать так голову?
– Готов признать, что как подразделение мы столкнулись с некоторыми досадными трудностями.
– Досадными трудностями?! Да ты только что обвинил в занятиях черной магией человека, пользующегося благосклонностью министерства внутренних дел! Черт-те что!
– Джон, по крайней мере, давай оставим это до утра, – взмолился Брайант. – Возможно, тогда ты будешь думать иначе.
Мэй агрессивно вскинул руки:
– Нет, потому что утром ты постараешься меня убедить, что Ренальда – член секты сатанистов или что театр построен на древнем саксонском кладбище. Кроме того, от меня ничего не зависит. Ренальда – и Бидл, подумай об этом – уже сейчас звонят Давенпорту, и еще до рассвета он отстранит тебя от дела. Я готов пройти с тобой долгий путь, Артур. Даже признаю, что в твоих построениях есть нечто здравое. Убийца – психопат, охваченный отчаянием, да, хорошо, с этим я согласен. Но музы, проклятия, магические чары? Здесь нам не по пути.
Он остановился, внезапно осознав, что напарника уже нет с ним рядом. Оглянувшись, он увидел, что Брайант стоит под дождем с опущенной головой. Казалось, тот вот-вот расплачется, но Мэй знал: этого не случится, ведь раньше ничто не могло его пронять.
– Куда ты сейчас? – спросил он.
– Я обещал матери проведать ее, – печально ответил Брайант.
– Я тебя подвезу. В это время автобусы не ходят. Затем тебе надо постараться поспать. По крайней мере, спокойно проведешь ночь. А я вернусь в театр удостовериться, что у Фортрайт есть все необходимое.
– Ты прав, – мягко произнес Брайант. – Я думал… не знаю, что я думал. Мне так жаль.
– Брось, просто передохни. Предоставь это мне. Тебе не надо ничего делать. С Давенпортом я все улажу. Просто смирись с тем, что мы не справились, вот и все.
Брайант вдруг показался таким побледневшим и жалким, что Мэй испытал к нему прилив сочувствия.
Он медленно провез своего расстроенного напарника сквозь тлеющие руины Хэкни и Боу, мимо импровизированного госпиталя, развернутого на разбитых мостовых. У магазинов «Мэкфишэриз» и «Вулворт» на железных кроватях лежали раненые. На ступенях церкви сидела женщина, обхватив голову руками. Когда ее попыталась успокоить медсестра, та ее оттолкнула.
По мере того как они продвигались вперед, разрушений было все больше. Дом, к которому Брайант просил его подвезти, располагался на разбомбленной улице с ветхими домишками, давно подлежащими сносу. Мэй был поражен, обнаружив, что его напарник родом из столь непрезентабельного района.
Обескураженный ночными событиями и собственным фиаско, Брайант неуклюже топтался в створе проулка, ведущего к дому матери, и ждал, пока «вулзли» не выехал на пустынную улицу и его задние габаритные огни не исчезли в густой измороси.
Наблюдая за отъезжающим Джоном Мэем, он понял, что с тем исчезает последний шанс отдела на выживание.
52
В отпуске
Ранним воскресным утром лондонцев снова разбудил гул бомбардировщиков, но всю ночь моросил дождь, и лишь немногим самолетам удалось сбросить свой смертоносный груз. Разгорелось несколько пожаров, и дым от них слился с рассветной бледностью слезоточивой тьмы. После того как в ответ на бомбардировки Ковентри военно-воздушные силы Великобритании сбросили на Гамбург две тысячи бомб, Германия сосредоточилась на доках Саутгемптона и весь остаток дня непрерывно их бомбила Любая воздушная атака вызывала ответный удар; процесс приобрел гнетущий ритм актов возмездия.
Сидней Бидл сидел на скамейке рядом с чайной палаткой, засунув руки в карманы пальто, и наблюдал за маслянистыми волнами, накатывающими на огороженные быки моста Ватерлоо, напоминая работу громадного легкого, пораженного чахоткой. Дневной свет начал озарять небосклон, и теперь он мог различить вдоль береговой линии серебристые аэростаты заграждения. Один из них крепился к трубе гидроэлектростанции. Другой был приспущен и бесформенно нависал над рекой, как уродец на картине Сальвадора Дали. У Бидла ныла нога, но на нее наложили шину и бинты, и он мог передвигаться с помощью костыля.
– Твой чай остывает, дорогой, – заметила Глэдис Фортрайт, помешивая содержимое кружки концом карандаша. – Чтобы размешать чай, на чайной ложке не хватает цепочки, не так ли?
Никому из них не удалось поспать. Бидл был зол и сбит с толку, но его воодушевил совершенный прошлой ночью поступок, и он по-новому взглянул на расследование и на работу отдела.
– Полагаю, вы старше его по званию, – наконец произнес он. – Неужели вы ничего не можете предпринять?
– Возможно, ты упустил это из виду, Сидней, но, несмотря на то что я старше по званию, я еще и женщина. Давенпорт даже не смотрит в мою сторону. Ведет себя так, словно я – пустое место. Мое назначение одобрили, поскольку сверху пришел приказ зачислять женщин в штат полиции. Мы годны водить пожарные машины и автомобили «скорой помощи», быть авиадиспетчерами и работать на коммутаторе, но нам не хотят поручать ничего, где требуется принимать стратегические решения. На ответственных постах ты не найдешь женщин-полицейских.