Бессчетные тысячи маленьких светлых точек отмечали пламя душ смертных рабочих, возводивших физическую часть Гехемахнет. Они были похожи на крохотные звезды. Некоторые горели ярко и резко, эти души были сильны, а другие бледнели и колебались. Демоны-падальщики собирались возле каждого огня души, вместе с бесконечными мириадами существ самых странных и жутких форм. Они жались к душам живущих, словно замерзшие ребенок жмется зимой к костру, борясь за возможность быть ближе всего к пламени. Смертные совершенно не замечали оказываемого им внимания, кроме разве что внезапного ощущения холода и промелькнувшего в уголке глаза движения.
Здесь были и катарты, вьющиеся вокруг ярких огней душ, и при его приближении они подняли свои прекрасные чистые и хищные женские лица. Они отлетели от своих жертв и полетели к нему, взмахивая покрытыми сияющими перьями крыльями. В Эфире они выглядели очаровательными ангелами - лишь оказавшись в материальном мире они превращались в уродливых старых фурий.
Приближаясь к пульсирующей Гехемахнет, Мардук увидел как пламя души одного из рабов замерцало и погасло, когда тот покинул свою смертную оболочку. Бледный и сияющий дух немедленно окружили суетящиеся демоны, скрыв его свет в беснующемся шаре, сражаясь с голодной яростью за право поглотить неудачливую душу.
Огонь души одного из рабов привлек внимание Первого Послушника, ибо он отличался от остальных. Он был ярким и неистовым, вокруг него кружилось более тысячи эфирных сущностей варпа, и Мардук мог ощутить их предвкушение. "Этот действительно благословлен", - подумал Первый Послушник.
Внезапно что-то дернуло его дух, и Мардук позволили унести себя к месту зова. За мгновение он пронесся сквозь стены разрушенного дворца и завис перед Темным Апостолом. Тот лучился светом, его могучее присутствие ощущалось в варпе и в реальности. Ярулек повернул свои земные глаза к нему и улыбнулся.
–Приветствую, мой Первый Послушник. Я подумал, что ощутил, как неподалеку мечется твой любопытный дух.
Мой повелитель, хотел узреть славу Гехемахнет большим, чем ограниченные возможности моего смертного тела могут позволить.
–Конечно. Её сила растет.
Да, повелитель. Её завершение уже близко?
–Уже скоро, но мне нужна твоя сила, Первый Послушник, для завершения ритуалов сковывания. Поэтому я отозвал тебя из битвы.
Битва идет плохо. Это позор.
–Если будет нужно, то я принесу все Воинство в жертву, чтобы выполнить приказ Темного Совета.
А боевые братья легиона отдадут свои жизни, если вы этого захотите.
–И все же ты недоволен, мой Первый Послушник. Почему?
Корифея нужно наказать за его ошибки.
–Нужно? Ты требуешь от меня этого, Первый Послушник?
Нет, повелитель.
–Я верю в своего Корифея, Первый Послушник. Сомнения в его способностях - отражение твоих сомнений войне, ибо он мой избранный представитель в делах войны. Ты оскорбляешь меня так, дорогой Мардук?
Нет, повелитель.
–Не опозорь меня, малыш. Ты еще не Темный Апостол, а ключи к твоему будущему в моих руках. Я могу уничтожить тебя, если захочу.
Как вам будет угодно, Темный Апостол, сказал Мардук и улетел. Его дух воспарил в верхнюю атмосферу. Сотни демонов понеслись за ним, пируя жареными эмоциями гнева и ненависти, источаемыми духом Первыого Послушника.
ПОКРОВ ШАТРА РАСПАХНУЛСЯ, и Хаворн остановился, перед тем как войти. Воздух был тяжелым и пропитанным приторно сладким запахом. Его глаза секунду привыкали к полумраку, прежде чем он разглядел трех офицеров медикаэ, стоявших над койкой в углу. Один из низ подошел к ним и отсалютовал, и генерал-бригадир узнал Мичеласа, старшего хирурга 133-го. Его закрытые очками черные глаза были уставшими.
–Всё плохо, сэр, - сказал он.
–Что, черт возьми, произошло?
–Как вы знаете, Астропат Клисторман слег вчера во второй половине дня. Он что-то кричал и бился в конвульсиях, а кровь шла их его носа. Я предполагал, что у него в мозгу есть внутренняя опухоль: она могла расти месяцами. Но этим утром к нему словно вернулись силы, и он пришел в себя. Однако вечером последовали новые судороги. Сейчас он спит, но его состояние все ухудшаются.
–Медик, на войне люди умирают, а во флоте есть и другие астропаты. Зачем вы вызвали меня сюда?
Офицер медикаэ облизнул свои сухие и потрескавшиеся губы.
–Его крики обеспокоили меня, а говорил он вещах, от которых моя душа похолодела.