– Впечатляет? – веселился Шульц.
– Конечно, еще бы, – Лина сделала вид, что не так его поняла. – Где еще это можно увидеть воочию? Все такое… материальное. Вещественное такое. Все-все. Никаких тебе трансформеров, никакой стандартной опространственной мебели из силовых полей, никакой голографии. Все вокруг состоит?.. имеет?.. является?.. да-да, именно является изготовленным из материи, даже статуи вот эти, даже картины. Причем не просто из материи, а из материи природной. Из натурального дерева, камня и все такое, а отнюдь не из пластика и бетона, потому и выглядит очень… как бы это сказать… очень красиво и изящно. Штучно, вот как все это выглядит. Нигде, дорогой полковник, я не встречала даже намека на что-нибудь подобное. Мы, дворянство второй Империи, если уж самокритично, в сравнении с этим, – Лина широким жестом обвела пальцем вокруг себя, – как в народе говорят, так-себе, "пописать вышли". – Лина споткнулась на этой своей вульгарности, мысленно обругала себя, поморщившись, и продолжала уже вполне серьезно. – Мы, правда, в отличие от многих, все-таки способны понять, какой мощный энергетический заряд несет в себе настоящее большое искусство, и какое воздействие оно, овеществленное, тысячелетиями оказывает на своих хозяев. Сейчас, когда я все это вижу, должна сознаться, что оно чуть не раздавило меня. Поверьте, полковник, очень многое в Рексе я начинаю понимать только сейчас.
Шульц похлопал глазами, молча глядя Лине в лицо. Потом с явным трудом оторвал от нее взгляд и оглядел кабинет-рум с озадаченностью.
– В общем-то, я в этом во всем совершенно не разбираюсь. Ничего подобного раньше я не видел вообще. Происхождения я самого плебейского, и судить более или менее внятно могу только об одном аспекте всей этой красоты – о ее стоимости. Да и то в терминах типа "обалденно" и "запредельно". Люди моего ранга охраняют богатые дома, а не болтаются по их залам для возвышения, так сказать, собственной культурности. Разве что сериалы телетаксерные из исторической жизни и видим. Я, в отличие от Вас, до Азеры даже у… в общем, ни у кого верхнего дома не бывал, не то чтобы у имперских грандов, – сказал Шульц, явно, хотя, может быть, и невольно демонстрируя знакомство с имевшими хождение по Корпусу сплетнями о ее интимной жизни. Лина внутренне усмехнулась и продолжала.
– Я бывала и у людей много более высокопоставленных, чем Вальтер Сальм, если Вы это имеете в виду, полковник. Все это культурное наследие здесь не только веками собирали. Здесь его холят и лелеют. Оглядитесь повнимательнее. Тут все поражает изысканностью естественного, выразительной красотой настоящей штучной работы. Тем, что в древности, собственно, и называлось этим странным – если честно – до конца так и не понятным современному человеку словом искусство. Взять хотя бы вот эти изображения на стенах. Даже рамы, в которые они помещены, есть настоящая неподдельная роскошь. Они не изображают позолоту, они именно что позолочены. Нет, конечно, в каждом сериале из жизни всяческих "Луёв", четырнадцатых, там, пятнадцатых или еще с какими-нибудь номерами, подобные штуки являются обязательной принадлежностью дворцовых или замковых румов, но – заметьте! – там их никогда не показывают крупным планом. Только издали, потому что имитировать такие вещи невозможно. А здесь даже помещения отделяются друг от друга не портальными мембранами, пусть и украшенными стразами и перламутровыми блестками, как в телетаксере, а самыми настоящими резными деревянными дверями. Посмотрите, полковник, на дверные ручки, на все эти панели и накладки. Это же настоящая бронза, настоящий, подлинный фарфор! Обалденная, невероятная, сумасшедшая красота и роскошь.
– Чисто женский взгляд на проблему, – пробормотал Шульц самому себе, потом пожал плечами и громко повторил, уже адресуясь к собеседнице: – Типично женский взгляд. Все это, безусловно, красиво, производит впечатление, и все такое, но хотите я покажу вам тут кое-что, мимо чего не может равнодушно пройти ни один мужчина?
Зал, в который он провел Лину, и залом-то, собственно, назвать было нельзя. Это была длинная и довольно узкая галерея, одна стена которой была стеклянной и представляла собою сплошное окно, выходящее во внутренний сад, а вторая была сплошь увешена старинными живописными портретами в тяжелых рамах – потемневшими от времени изображениями всех Азерски за много веков – и от одного взгляда на эти портреты мороз продирал по коже. Со стены на зрителя смотрела сама история человечества.
– Ну, и где же тут Сам? – тихо спросила Лина.
– Айвен?.. Его портрета тут нет, портреты стали писать позже, начиная с его внука, Николая. Но на одной картине он тут все-таки есть. Вот он, сидит на каменной скамье, видите? Типичный Азерски, не знать, так подумаешь, что Рекс… разве что ростом поменьше.