Он вытер рот салфеткой, затем прижал меня к стойке. Он провел большим пальцем по уголку моего рта. На его губах расплылась улыбка, столь же смертоносная, сколь и прекрасная.
— Я знаю все о твоих талантах, принцесса. — Он поднес тот же большой палец к губам, затем провел языком, слизывая соус, который он вытер с моего лица.
— Это не талант, если ты делаешь это в первый раз.
Что-то неосязаемое потемнело в его глазах, что-то похожее на гнев, смешалось с желанием: — Повтори.
— Сегодня утром… это был мой первый раз.
И с тех пор я не переставала думать об этом. Воспоминания об этом вторглись в каждую глубокую, темную часть меня.
Обе его руки были у меня по бокам, удерживая в клетке.
— Тебя когда-нибудь трахали, принцесса?
Я ненавидела то, с каким нетерпением мое тело откликнулось на его слова. У меня пересохло во рту, а желудок сделал сальто.
— Я сказала тебе, что меня зовут Эннистон, и это не твое дело.
— Думаю, это мое дело, — он двинулся вперед, расположившись между моих ног и прижав толстые выступы своего твердого члена к моему животу. — Скажи мне, что твоя киска не была мокрой, когда я приставил лезвие к твоему горлу, а член к твоим губам. Скажи мне, и я уйду. Я позволю тебе гнить в этой гребаной комнате, пока кто-нибудь не решит прийти и спасти тебя.
Я должна была сказать ему, что он ошибается. Я должна была закричать и оттолкнуть его, сказать ему, что я лучше сгнию, чем когда-либо снова допущу его к себе. Но слова застряли у меня в горле. Потому что это была бы ложь.
— Я думаю, тебе нравится опасность, бунт, идея разозлить папочку, — его взгляд сузился. Его слова были безапелляционными. — Ты мечтаешь трахать слуг, как это делает твой брат? Фантазируешь о том, чтобы дать охранникам попробовать твою сладкую киску? — Я не могла дышать. — А может, ты уже сделала это. Твой рот был девственным. Но это не значит, что твоя киска девственна.
Он никак не мог знать об охраннике. Никто не знал. Он смахнул мои волосы с шеи, и кончики его пальцев ощущались на моей коже как тысяча крошечных разрядов. Его губы прижались к моему горлу.
— Я думаю, что идеальной принцессе нужен грязный злодей. И я думаю, что если бы я залез в эти шорты и потянул твои трусики в сторону, ты была бы мокрой. — Он провел языком вверх по моей шее, снова прижимаясь ко мне своим членом. — Не волнуйся, детка. Я испачкаю тебя. Скоро. Я погублю тебя.
Чендлер был прав. Я промокла. Но только потому, что мое тело отреагировало раньше, чем мой разум получил шанс. Его слова были грязными, эротичными и произнесенными с точностью только что отточенного лезвия. Удар по моему образу жизни явно был направлен на то, чтобы унизить меня. Снова. Он создал стереотип. Он поместил меня в коробку. Мое тело отреагировало на Чендлера из-за чего-то, что жило внутри меня, потому что что-то в нем пробудило что-то во мне. Это не имело ничего общего с бунтом против моего отца. Это была его битва, а не моя.
Я потянулась между нами и взяла его член в руку.
— Может, тебе стоит начать думать другим мозгом, — я сжала его. Сильно. — Этот ошибся.
Молниеносно его рука оказалась у моего горла. Его глаза были дикими, пока кончики пальцев впивались в мою плоть: — Что, блядь, я говорил о прикосновениях ко мне?
Паника охватила мою грудь, когда я вспомнила его слова прошлой ночью, не веря, что забыла их. Теперь я все испортила. Зверь вырвался на свободу.
Его грудь вздымалась, когда его дикий взгляд проникал в меня. Прожигал меня насквозь.
Я опустила руку. У меня заложило уши, как это бывает, когда меняется высота или я погружаюсь под воду: — Прости меня, — смогла сказать я, хотя мой голос прозвучал сдавленно.
Он держал меня там, бессильную и борющуюся за глоток воздуха, казалось несколько минут. Затем его хватка на моем горле ослабла, и его тяжелое дыхание стало успокаиваться. Наконец, он отпустил меня. Он продолжал смотреть на меня, когда я поднесла руку к горлу. Я выдержала его взгляд, потирая больное место на шее.
Что с тобой случилось?
Мой брат всегда говорил мне, что монстрами не рождаются. Ими становятся. Мышцы на челюсти Чендлера напряглись и сжались, когда он отступил от меня.
А потом он пошел к лифту, оставив меня стоять одну на кухне.
— Кто сделал тебя монстром? — спросила я, скорее для себя, чем для него, когда он исчез за закрывающимися дверьми.
День второй:
Людям не место в клетках.
ГЛАВА 15
Она прикоснулась ко мне.
Не только ко мне, она коснулась моего члена.
Эмоции, которые я последние десять лет хоронил в темноте, начали пробиваться на поверхность, разрушая все на своем пути.
Я хотел сломать ее, сжать руку вокруг ее тонкого маленького горла и заставить ее умолять меня дышать, пока слезы струились по ее красивому лицу. Все в ней напоминало мне обо всем, что я ненавидел. Мои собственные демоны душили меня. Мое собственное тело предавало меня, потому что в то же самое время я хотел сорвать эти шорты с ее маленького тугого тела и трахать ее, пока она не закричит.
А потом она извинилась. Никто в моей жизни никогда не извинялся передо мной. Эти придурки, которые молили о пощаде, пока я держал пистолет у их головы или нож у их горла, не в счет.
Прости меня.
Это были два слова, но с таким же успехом она могла набросить лассо на мой член.
Один взгляд на нее. Один намек на ее сладкий голос, и меня потянуло к ней, затянуло, как плот в водоворот. Она продолжала смотреть на меня своими большими невинными глазами, и все, о чем я мог думать, это о том, как сильно я хотел разрушить ее — так же, как разрушили меня. Но потом я повторил ее извинения. Это был порочный круг, повторяющийся снова и снова.
В моей голове был хаос. Я должен был уйти, пока это не свело меня с ума.
Я могу сломать ее.
Я бы сломал ее.
Когда я вернулся, Шпилька все еще была забита. Ничего удивительного. Между клиентами, приходящими в обеденный перерыв, людьми, приходящими после работы, и теми, кто приходит после ужина с женой и детьми, в клубе редко бывало «медленное» время.