Речь шла о выживании.
Черт.
Эннистон все еще была где-то здесь. Они понятия не имели, кто она. Даже если бы они знали, это, вероятно, все равно не спасло бы ее. Ее единственной надеждой был я. Как это, блять, поэтично.
— Ты готов к переходу? — Спросил парень в черной мантии, что бы это, блядь, ни значило.
— Лично я считаю себя безупречным, но ты принимаешь решения, так что… — Я жестом попросил его пройти через открытую дверь.
Удивительно, но двое других мужчин не последовали за нами, оставив меня и среднего парня одних.
Следующая комната, похожая на гробницу, была такой же, как и предыдущая. Красные факелы, каменные стены и бетонный пол. Мое внимание привлекли две свисающие с потолка цепи с наручниками на концах. Я взглянул на пол. Там не было кандалов. Интересно. Я не заметил в предыдущей комнате, но в этой в каждом углу были установлены камеры.
Кто-то еще наблюдал.
Гребенные садисты.
— Раздевайся, — сказал человек в черном мантии и белой маске.
— Единственный способ снять с меня одежду — это если в эту дверь войдет стройная брюнетка, жаждущая моего члена.
Я ненавидел, что мой разум автоматически вставлял Эннистон в эту маленькую фантазию.
— Пришло время для перехода. Разденься или будешь раздет. Выбирай. — Его тон был невеселым. — Если только ты не предпочтешь уйти.
Уходить было нельзя, пока я не узнаю, где Эннистон, и не увезу ее отсюда. То есть, теперь, когда Лео был в безопасности, я мог бы оставить ее. Ее упрямая задница сама втянула себя в этот бардак. Но сейчас она была нашим единственным рычагом давления на короля, не то чтобы это помогало. Он все еще возился с сайтом и сваливал вину на неизвестного партнера. Малкольм Хантингтон был в тюрьме, и мы ломали голову над тем, кем мог быть этот таинственный «партнер». Но тот факт, что король хотел, чтобы я привел его дочь на торжество в качестве доказательства ее безопасности, говорил о том, что мы близки к тому, чтобы сломить его. Это означало, что если чувство вины за то, что я оставил ее здесь, не убьет меня, то Грей Ван Дорен, вероятно, убьет. Я знал, на что способен этот чувак. У этих парней не было ничего на него.
Я вздохнул и начал раздеваться: — Что именно это за переход? — Спросил я, стягивая через голову толстовку и бросая ее на пол. — Я снял теннисные туфли, затем спустил джоггеры на бедра. — Я просто хочу сказать… Если я не уйду отсюда с моим членом, должным образом прикрепленным к моему телу, то и ты тоже.
— Руки вверх, — сказал мужчина, когда в комнату вошел еще один человек в красной мантии.
Я начинал верить, что парни в красных мантиях были сучками. Они делали всю грязную работу, пока парни в черных мантиях выкрикивали приказы через свои звуковые колонки Дарта Вейдера.
Я поднял руки и позволил дьявольской сучке застегнуть наручники на моих запястьях. К счастью, они позволили мне не снимать нижнее белье. В обычных случаях я гордился своим членом, но я не хотел, чтобы эти засранцы приближались к нему. Как только мои запястья были зафиксированы, оба мужчины повернулись и вышли за дверь, оставив меня стоять в одних носках и трусах с вытянутыми над головой руками.
Секунды тикали. Тик-так. Тик-так.
Потом минуты.
Пока мои плечи не начали болеть.
Неужели они собирались просто сидеть и смотреть на меня в эти чертовы камеры весь день? Чего они ждали? Я не был сверхчеловеком. Я не смог бы изменить форму.
Наконец, дверь открылась, и вошел мужчина, одетый во все черное: черные брюки и черную рубашку на пуговицах. Его личность была скрыта одной из тех белых масок с тонкими нарисованными усами и бровями. В руке он нес что-то черное.
Мешок.
Этот ублюдок надел мне на голову черный матерчатый мешок, а затем завязал его у основания горла. В комнате и так почти не было света, кроме тусклого красного свечения, но теперь я ничего не видел, только кромешную тьму.
— Бляяяять, — закричал я, когда ледяная вода хлестнула меня по голой коже.
Еще больше воды лилось с потолка на мою голову, как ледяной дождь.
Боль, подобной которой я никогда раньше не испытывал, пронзила меня до самых костей. Как бы я ни крутил своим телом, спасения не было. Каждый сантиметр моей плоти горел, несмотря на ледяную температуру воды. Забавно, что тело способно одновременно чувствовать, что оно замерзает и сгорает дотла.
Я закрыл рот и дышал через нос, впитывая весь воздух из мешка.
Глаза закрылись, и я заставил свой разум перенести меня в другое место, в любое другое место.
Каспиан, Линкольн и я стояли перед костром на берегу озера Крествью и слушали речь Киптона Донахью. Неподалеку от нас на коленях стояли три человека с мешками на головах и связанными за спиной руками.
— Каждый из этих людей представляет собой бремя, которое сегодня лежит на нашем мире.
Воспоминание о костре помогло мне согреться.
— Она представляет голод, — сказал Киптон, стаскивая мешок с головы женщины.
Мой отец открыл черный сундук, в котором лежали нож, пистолет и топор: — Выбирай оружие.
Я выбрал пистолет, потому что он показался мне самым быстрым и менее болезненным способом умереть.
Это было тогда, когда у меня была душа, перед тем, как я отдал ее дьяволу. Я лишил женщину жизни, надеясь обрести благосклонность, а все, что это принесло мне — презрение. В последние время мне было плевать на быстроту и безболезненность.
Я открыл глаза, не желая позволить им победить на этот раз.
Тяжелые, мощные струи воды резали мою кожу. Дышать становилось все труднее и труднее. Мешок был мокрым и прилипал ко рту с каждым вдохом. Боль сжимала мою грудь, как тиски, злобно и неумолимо. Я стиснул зубы и ждал, когда все закончится. Пульс пульсировал в ушах, сердцебиение замедлилось, а дыхание стало поверхностным. Пол начал прогибаться под моими ногами. Или, может быть, мои ноги были слишком слабы, чтобы удержать меня. Физически, все внутри меня хотело сдаться. Но месть не отпускала меня. Ярость была моим топливом.