Мое воспитание и натура не позволяют мне сделать ничего подобного даже тогда, когда я бываю в невменяемом состоянии. Впрочем, в подобном состоянии я пребываю в полном одиночестве. Это что же получается? А получается, что я могу и не пить. Какое неожиданное открытие! Наверно, Ньютон так не удивлялся, когда открыл, как говорит легенда, совершенно случайно закон земного притяжения, как удивился я своему открытию. Как много нам открытий чудных готовит просвещенья век! А я-то уже был уверен, что всё знаю про себя и никаких новых открытий меня не ожидает.
Это открытие поколебало мои жизненные принципы. А они у меня имеются, зуб даю. Довольно принципиальные принципы, не шушера там всякая. Я всё-таки философическая натура, поскольку склонен к разного рода рассуждениям без всякого повода для них.
Сейчас впереди меня идет девушка. Юбочка по самое «не балуй». Ножки — «я тебе дам!» И мой взгляд прикован к этим ножкам. А раньше его ничто бы не заставило быть прикованным к ножкам, потому что он целиком и полностью был погружен в созерцание и переживание похмельного синдрома. А сейчас, знаете, некие шаловливые мыслишки, ну, не столько даже мыслишки, а этакие шаловливые побуждения витали во мне. «А что если да вот так? А может и так и даже так!» Впрочем, это же вполне естественно для молодого человека и ничего тут пошлого и непристойного нет, согласитесь? Не всё же ему о мировых материях думать, особливо если впереди него в нескольких шагах на таких стройных ножках покачивается, играет, ну… Не буду, однако! Девушка свернула, мелькнув последний раз перед моим похотливым взором своими соблазнительными округлостями, а мне — увы мне и тоска неизбывная! — предстояло еще некоторое время идти прямо. Нет! Ты это брось, завязывай с тоской и всякого рода фривольными побуждениями, поелику перед тобой этим утром стоит серьезная и ответственная задача, как выражаются ответственные товарищи. А для решения практических задач я совершенно неприспособлен. По крайней мере, до сего момента я был убежден в этом.
— Шайбе наш пламенный пролетарский привет! — воскликнул я, зайдя в ресторацию. — А мы нисколько не меняемся! Вот что значит ресторанный бизнес! Лучшее омолаживающее средство!
— О! Рома! Сколько лет, сколько зим! Черт ты головустый! — закричал он. — Позволь тебя позволить?
Серега, раскинув руки, вышел из-за барной стойки, обнял меня и похлопал по спине. Я вяло улыбнулся. Серега не был барменом, хотя те, кто впервые приходили сюда, принимали его за оного, увидев за стойкой. Он был хозяином этого — не знаю! — угодного или не богоугодного питейно-развлекательного учреждения, — которое стало настоящей Меккой для молодежи ближайших кварталов. Начинал он свой путь в акулы капитализма с бармена еще в безмятежные студенческие годы, о которых я порой вспоминаю, как об утерянном рае. Иногда он возвращался в свою бурную молодость и становился за стойку, жонглируя бутылками, разливая на лету в ряды стопок — потом можно было приложить линейку и убедиться, что во всех стопках ни каплей больше, ни каплей меньше, а всё одинаково, ровнюсенько. Он был завсегдатаем конкурсов барменов. И неизменно занимал первые места, получая разные призы.
Он мог выпить бокал вина с локтя, подбросить его и поймать зубами, после чего перелить содержимое в себя. Когда он работал барменом, то на каком-то международном конкурсе занял даже первое место. Своими трюками он приводил в восторг публику. Кто-то даже кидал ему деньги. Но тот, кто думал, что перед ним всего лишь клоун-акробат, жестоко ошибался. Внешне простодушный и незлобивый, он моментально преображался в жесткого и даже жестокого волка, когда дело касалось бизнеса, выгоды. Я нисколько не удивлюсь, если через несколько лет он обзаведется сетью ресторанов или станет владельцем заводика. Ну, на худой конец, депутатом областной думы. Длинный худой парень с большими и тонкими, как бумага, ушами, которые становились нежно-красными, когда на них падал свет лампы или солнца, он мог мгновенным ударом ладони парализовать руку даже мускулистого амбала. Я это видел собственными глазами. Еще когда мы учились в школе.
— Чем будем злоупотребляться? — спросил он меня. — Чего покрепче? Или начнем по возрастающей?
— Водой со льдом. Пожалуйста! Аш два о — лучший питейный напиток, особенно, если ты живешь в пустыне.
Шайба, эта кликуха пристала к нему еще с начальной школы, но не потому что он увлекался хоккеем, а из-за фамилии Шайбин, вытаращил на меня большие красивые глаза, окаймленные длинными и нежными, как у девушки, веками. Веки быстро поднимались и опускались. Наблюдать это было весьма забавно. Это зачаровывало.