Гингема убрала список в сумку и щелкнула замком.
— Предлагаю сразу же заехать в музей, это рядом. По пути купим банку морской соли в киоске. Согласен?
Дарин кивнул.
— Шутки шутками, а раз такие магазины есть, стало быть покупает кто-то и медвежьи когти и мох, — продолжила Гингема, направляясь к автомобилю.
— Конечно, покупают. Мы вот тоже купили!
— У нас совершенно нетипичный случай, — не согласилась она. — Я имею в виду обычных людей. Как они, взрослые люди, могут верить в заговоры на удачу, на богатство и прочее?
— Заговор на деньги, нам с Тохтой не помешал бы, — вздохнул Дарин, вспомнив собственное финансовое состояние. — Много денег — разве это плохо?
Гингема пошарила в кармане элегантного жакета и вытащила ключи.
— Как сказать, — неопределенным тоном проговорила она. — Если не тратить свою жизнь только на зарабатывание денег, то, наверное, и неплохо…
Она открыла дверцу машины, кивком указала Дарину на переднее сиденье, затем уселась сама и осторожно вырулила с тесно заставленной парковки. Большая рыжая собака, сидевшая возле будки охранника, проводила их бдительным взглядом. Гингема свернула на один из бульваров, ведущих к музею.
— Знаешь, у меня была подруга, — неожиданно начала она. — Мы давно дружили, хотя она гораздо моложе была, можно сказать — другое поколение. Она экономистом работала в какой-то нищей конторке, а потом, когда другие времена начались, свое дело открыла: лесом торговать стала. Очень хорошо у нее пошло: крупное предприятие, процветающий бизнес. Деньги делала колоссальные! И все никак остановиться не могла, даже в отпуск больше чем на неделю не ездила — некогда! — Гингема притормозила на светофоре, пропуская пешеходов. — Так своим бизнесом занята была, что постоянно только о нем и думала. В храме ей священник говорит как-то: «Исповедуйся, дочь моя»! А она ему: «За какой отчетный период, батюшка»? Бедный батюшка дар речи потерял! — Гингема покачала головой. — Зарабатывала она, зарабатывала и вдруг в позапрошлом году умерла. Инфаркт.
Машина тронулась и, плавно набирая скорость, помчалась по бульвару.
— И вот как-то совсем недавно она мне сказала интересную вещь…
Дарин удивленно заморгал: Гингема явно заговаривалась и путалась в рассказе.
— А как же она что-то сказать могла? — осторожно уточнил он. — Она же вроде как того… умерла?
Гингема хмыкнула.
— Да, такая удивительная история случилась! Я и не рассказывала никому, подумают, чего доброго, что из ума выживаю!
Она покачала головой.
— Прошло примерно полгода, как она умерла, сижу я дома и вдруг — телефонный звонок. Звонит межгород… ну, мне часто из других городов звонят. Беру трубку, а там… так странно…
Гингема с недоумением пожала плечами.
— Голос моей подруги! Той, что умерла.
— Может, просто похожий? — усомнился Дарин.
— Нет, это она. Она сказала: «Леля». Лишь один человек в мире меня так называл.
— И… вы что, на самом деле… общались?
Гингема усмехнулась.
— Да я вымолвить-то ничего не успела, так растерялась. А она сказала: «Леля… вот мы все говорим: „деньги, деньги“… а они здесь совсем не нужны»…
— И все?
— И все, — вздохнула Гингема. — Больше ничего не сказала. Только голос у нее уж очень усталый был…
Машина свернула в маленький переулок, миновала здание с вывеской «Общество спасения на водах „Титаник“» и затормозила возле большого кирпичного особняка, в котором размешался музей. Дарин первым вылез из салона и настороженно огляделся — вроде все спокойно.
— Ну вот, приехали, — проговорила Гингема. — Иди за мной. Буду представлять тебя, как моего аспиранта. Так уж и быть, совру, возьму грех на душу…
— А пергамент из музея — это разве не историческая ценность? — поинтересовался новоявленный «аспирант». — Разве нам его дадут?
— Неужели ты думаешь, что любой клочок пергамента является исторической ценностью? — усмехнулась Гингема, направляясь к музею. — Палимпсест попросим… пергамент, с которого первоначальный текст был когда-то соскоблен, а затем написан новый. К этому способу в Европе, кстати, прибегали еще во времена раннего средневековья.
— Но зачем?
— Затем, что его постоянно не хватало, пергамента. Вот и приходилось использовать один и то же кусок несколько раз. Если б мы знали, сколько ценнейших текстов, особенно античных, утрачено из-за этого! В некоторых монастырских библиотеках фонды были сплошь составлены из палимпсестов и монахи уничтожали труды Тита Ливия, Вергилия, Евклида, чтобы заменить их сочинениями «отцов» церкви.