— Ладно, тетя Клава, — примирительно сказал я. — Давайте я вам лучше дрова до дому донести помогу.
— Какие дрова еще выдумал?
— Вот эти, — пояснил я, взяв у нее из рук прут. — Ведь это вы хворост собираете на растопку, да?
— Я тебя сейчас этим хворостом отхожу как следует, не посмотрю, что инженер, так узнаешь, какая растопка бывает, — проворчала тетя Клава очень сердитым голосом, и мы пошли домой в самом лучшем расположении духа. Надя, непривычно долго молчавшая, успокоилась относительно бабушкиных намерений и всю дорогу болтала, держась, однако, на всякий случай, так, чтобы между ней и розгой все время находился я.
Это была первая за много месяцев ночь, когда я спал крепко, а проснулся рано и с хорошим настроением. Справедливости ради следует заметить, что еще не было случая, чтобы мне плохо спалось на сеновале после ужина из парного молока с горячими лепешками. Но тогда я не думал о парном молоке. Всему виной, несомненно, была таинственная яма в дальнем уголке луга.
Я разыскал на чердаке старые брюки и рубаху с заплатами на локтях, закатал брючины повыше, чтобы не вымочить в росе, и потихоньку ушел на луг. Уходя я слышал, как тетя Клава встает и идет к корове, стараясь не греметь подойником, чтобы не разбудить меня.
Солнце только-только проклюнулось на востоке, и полосы тумана заволновались, забегали прозрачными струями, опускаясь на траву капельками росы. Трава была высокая, штанины все равно промокли, так что можно было не обращать на росу внимания и идти прямиком, чувствуя, как постукивают по ногам головки ромашек.
Минут двадцать я разыскивал вчерашнее место. Наконец, нашел, отвалил камень и заглянул в отверстие. При ярком утреннем свете (солнце уже совсем поднялось), дыра потеряла почти всю свою таинственность, но когда я, собравшись с духом, лег в росу и, заслонив головой утро, заглянул в самое сердце Земли, меня снова охватило вчерашнее настроение. Темный глаз качался и кивал, а воздух был совершенно не таким, как наверху, но все равно замечательно вкусным.
Я немного пожаловался на свои трудности. Глаз посмотрел на меня испытующе, и мне стало ясно, что глупости все это, плоды расстроенного воображения, сам понавешал собак на правых и виноватых, и вообще, Валерка правду говорил, что все пройдет. Уже прошло.
Темный глаз блеснул чуть ярче, задрожал, я вдруг понял, что делать мне здесь больше нечего, и поднял голову.
В двух шагах от меня стояла Надя и задумчиво вычерчивала ногой узор.
— Я знала, что вы тут будете, — сказала она, — что придете досматривать. Пойдемте, а то бабушка вас ищет.
— А ты, что, каждый день сюда ходишь? — спросил я, — оглядывая свой костюм. Следы преступления были налицо: и штаны, и рубаха безнадежно вымокли.
— Не-а… Ну, зачем каждый день? Каждый день и так хорошо. Туда глядеть нужно, чтобы разобидеться.
— А зимой как же? Засыплет дырку снегом…
Надя на секунду задумалась, потом тряхнула головой и сказала:
— Я раскопаю. Или весны дождусь. И потом, зима еще когда будет!… Давайте, лучше домой скорее, а то бабушка сердиться станет.